— Откуда знаете? — спросил он уже тихо.
— Я ведь студент-медик.
— А это опасно?
— Оканчивается смертью, как, впрочем, и всякая жизнь. Особенно если пить…
— Вот и лечили бы лучше людей, чем калечить их своей политикой! — буркнул Новицкий, прощупывая свою печень и отворачиваясь от Шлихтера. — Не тяните долго, подполковник, не песня! Пусть скорее виновные получат… и вы тоже… по заслугам…
— В поте лица, ваше превосходительство, — осклабился следователь…
Но при всей изворотливости крючкотвора Евецкого процесса никак не получалось. Тем более громкого. Дело затянулось, запуталось, со всех сторон вылезали белые нитки, которыми оно было шито. Доказать причастность Александра и Евгении к тульскому делу Хинчука не удавалось. И пришлось обвиняемых Шлихтера и Лувищук «до завершения следствия» отправить «под гласный надзор полиции» в Полтаву. Можно было бы шутя сказать: «Бросили щуку в реку». Ведь в Полтаве в это время жили политические ссыльные всех оттенков.
Октябрь. Пора, когда древний Киев необыкновенно красив. Он будто переживает свое второе цветение.
Они шли по тротуару, взявшись за руки. Проходя под обстрелом созревших каштанов, любовались непокорностью природы и по-озорному ловили падающие и долго крутящиеся в воздухе раскрашенные золотом увядания листья.
— Да, Женюточка, Киев — это прелесть! — говорил Александр. — Глядя на эту осень, трудно думать о том, что на земле такое гнетущее неустройство…
— А ты не думай, Сашко, сегодня. Не думай об этом хотя бы минуточку, — умоляюще смотрела па мужа, повисая на его руке, Евгения. — Давай порадуемся, что мы наконец-то свободны! Что это первый день нашей воли! И как хорошо, что у нас в карманах ни гроша. Ха-ха! — И, увидев на тротуаре расчерченные мелом квадраты, так называемые «классы», она вдруг запрыгала в них на одной ножке, взмахивая руками и хохоча во все горло, на удивление девочек с белыми бантами, которым помешала играть.
— Женя! Женютка! — взял ее под руку Александр. — Опомнись. Посмотри назад, не прицепился ли за нами «хвост»?
— Никаких «назад»… Вперед, Сашко, только вперед! — И она, схватив его за руку, побежала по аллее.
Прохожие с доброй улыбкой глядели им вслед.
Всю дорогу от дымной Тулы Шлихтер не отходил от окна вагона. Чуть забрезжит рассвет, он уже тут как тут, словно на дежурстве. Еще бы. Казалось, что пестрая карусель его жизни начала вращаться в обратную сторону.
Семь лет был он в разлуке с Украиной. Смотреть бы сейчас не насмотреться, глядеть не наглядеться на бескрайние степи, балки, перелески, шляхи, отороченные серебристыми ясенями и развесистыми вербами, или на ажурные строчки пирамидальных тополей — пальм Полтавщины. Все это вызывало такой наплыв воспоминаний детства, что грудь пронизывала боль. Прошлое растаяло сиреневой дымкой, оставив неизгладимый след в душе.
— Откуда едете? — проскрипел за спиной голос.
Шлихтер оглянулся. К нему приблизился небольшой человек. А-а, Александр еще с вечера заметил его узкую хорьковую мордочку. Близко сидящие бесцветные глазенки. И ротик дудочкой. Крутит под губами языком, будто облизывает зубы, а глаза так и шнырят от твоей макушки до пят и вокруг как заводные.
— Оттуда!
— А куда-с?
— Туда! — ответил спокойно и махнул рукой в неопределенном направлении, продолжая смотреть в окно. Лицо хорька было отчетливо видно в пыльном стекле.
— Темните! Своих не узнаете?
— Что вам угодно? — Шлихтер резко повернулся. Незнакомец уставился в переносицу, и в глазах его сверкнул недобрый огонек.
— Ежели вашу бородку клинышком сбрить, а по головушке пройтись машинкой, «нулевочкои», то в аккурат получится тот мил человек, с которым мы вместе по этапу шли.
«Шпик», — мелькнуло в мозгу Шлихтера. Собственно, опасаться нечего. Есть паспорт. Справка об освобождении из ссылки после отбытия срока. Документ с последнего места службы: статистик губернского земства. Но партийное задание, с которым он ехал в Киев, не разрешало притащить за собой «хвоста».
— Коля, родненький! — радостно воскликнул Александр.
— Ошиблись, я не Коля… — смешался филер. — Я, с вашего позволения, Вася!
— Не может быть… Так это разве не вы зарезали свою родную бабушку?
— Что вы чушь городите! — возмутился шпик. — Вам можно, а мне нельзя?
— Не понял?
— Ага, теперь вы не поняли… Так вот, мне известно, чем закончится этот разговор: вы попробуете выклянчить у меня двугривенный на водку.
— Какая водка? Вы меня не за того…