— Вам виднее, — ответил Шлихтер.
— Гостиница «Франсуа»! — закричал Вакар, когда они уселись в извозчичью пролетку.
— Зараз! — подмигнул румяный извозчик в традиционной зеленоватой поддевке, подпоясанной красным кушаком, и в изогнутой на особый манер блестящей черной шляпе.
Притиснувшись к Шлихтеру и перейдя на шепот, Вакар рассказывал о себе:
— Нас два брата, я — Владимир. Прошу не путать. Мы дети либерального мирового судьи, пользующегося в Киеве почетом. Его и наши связи в «обществе» очень полезны для дела. Наша квартира на Университетском спуске совершенно неоценима… Там постоянно толпятся студенты, журналисты, судейские и прокурорские работники, охотники, рыболовы, картежники и меломаны. Филеры на нас давно рукой махнули. Я в движении с 1897 года, со времен участия в так называемых «рефератных кружках». В начале 1902 года вошел в состав Киевского комитета РСДРП.
Высокий, стройный, черный, как цыган, элегантный парень вызывал большую симпатию. И Шлихтер сразу же почувствовал к нему расположение.
Извозчик завернул на Бибиковский бульвар. Стройные каштаны роняли коричневые плоды на тротуар, и их стук напоминал Александру что-то далекое и милое.
— Ботанический сад!
Они проезжали мимо огромного зеленого заповедника. За железными пиками ограды собраны деревья чуть ли не со всего света. Но они отнюдь не выглядели пленниками и росли буйно и привольно.
Привел его сюда студент Горб, товарищ по гимназии в Прилуках. В этом саду, в укромном уголке, слушал он лекцию одного из первых киевских марксистов доктора Эмиля Абрамовича о роли пролетариата в революции. Не все слова проникли в сознание. Многое было новым и непонятным. Манера лектора выговаривать иностранные слова, грассируя на французский манер, казалась странной. Впрочем, как и сам он, высохший, будто книжная закладка, с нимбом легких, как пух, и курчавых волос вокруг лысой головы. Тогда разгорелся ожесточенный спор между доктором Эмилем и студентами.
— Да полноте, доктор! Зачем нам создавать партию пролетариата, когда у нас в России пролетариата еще нет? И будет ли он, это еще вилами на воде писано! Интеллигенция — это мозг революции! — говорил красивый студент в фуражке с голубым околышем, подчеркивающим небесную голубизну его глаз.
Сашко, только что выгнанный из гимназии за крамолу, впившись взглядом в казавшееся чуть ли не прозрачным лицо лектора, ожидал ответа. В ту пору он зачастую ловил себя на том, что соглашается с доводами каждого следующего оратора, даже если они были полярно противоположными. Голубоглазый юноша, думалось, абсолютно прав.
Абрамович вытер тонкими пальцами вспотевшую лысину, на которую успел спуститься на почти невидимой паутине малюсенький паучок.
— Видите ли, юноша, — сказал он, пожевав тонкими синеватыми губами. — Интеллигенция — это не класс, а классовая прослойка. У нее нет производственных корней. Как социальная группа, она, как правило, поддерживает господствующий класс. Служила верой и правдой царской бюрократии. Теперь пошла на выучку к капитализму.
Поднялся шум.
— Слушайте! — сказал пожилой железнодорожник и закрыл глаза, словно засыпая.
— Только часть интеллигенции, — продолжал лектор, — наиболее прогрессивная ее часть, осознающая, в какую сторону вращается колесо истории, идет навстречу пролетариату, которому история предопределяет величайшую роль — быть могильщиком капитализма!
Кто-то, не удержавшись, зааплодировал. Александра как молния поразила новая, так отчетливо сформулированная мысль: могильщик капитализма! Он это запомнит на всю жизнь.
— Студенты! Студенты — это соль земли! — вырвалось у коротко подстриженной курсистки с большими, почти черными глазами, сверкающими каким-то фанатическим блеском. — Студенты — это лучшая часть человечества: самая искренняя, самая неподкупная, самая беззаветная!
«Такие горят на кострах! — подумал Сашко, окидывая восхищенным взором худенькую девушку в скромном сером жакетике. — Такой, наверное, была Софья Перовская!»
— Гречневая каша сама себя хвалит, — сказал угловатый, весь будто вырубленный топором из железного дерева (есть, говорят, такое) рабочий парень. — Студент вместе с рабочим — сила. Студент сам по себе — так, пшик, одни слова. Трепотня! А нам надо дело делать!
— Друзья! — чуть повысив голос, Абрамович перекрыл общий галдеж. — Я не могу отвечать сразу всем! — Он прикоснулся пальцами к кончику кривого носа и замер на мгновение, как бы собираясь с мыслями. Этой паузы было достаточно, чтобы воцарилась мертвая тишина. — Разрешите мне ответить моему первому оппоненту, — он обратился к голубоглазому. — Вы не должны забывать, коллеги, что все студенты — недоучки!