Максим, крепкий парень лет двадцати пяти, чуть смутился, но ответил твердо: — У нас это не обязательно, — и добавил извиняющимся тоном: — Если б для чего надо, а так…
Шлихтер согласно кивнул. Потом добрый час рассказывал о программе группы «Освобождение труда».
— Рабочим нужно создавать связанные между собой тайные кружки. Вот и нам следует поговорить, как это делать. Я вижу, что у вас тут что-то предпринимается, но пока что эти кружки, в общем-то, сами по себе…
Максим спросил:
— Мне вот вроде ясно, как вести себя с начальником или там полицейским пришейхвостом. И что царь — это… Одним словом, все они дерьмо, и гнать бы их надо поганой метлой. А вот с жинкою… как быть?
На несколько секунд воцарилась полная тишина. Затем кто-то хмыкнул, кто-то хихикнул, и вдруг все загоготали, поглядывая то на хозяина, то на докладчика, то друг на друга и оттого еще пуще распаляясь.
Максим покраснел, но не очень смутился и звонким голосом перекрыл смех:
— Смеялась верша над болотом!.. А жены-то у нас, Кажись, у всех имеются и небось, как и моя, допытываются: а что да почему, да куда путь против ночи держишь?..
И смех утих так же внезапно.
Вначале и Александру вопрос показался забавным. Но не успел он еще придумать, что ответить, как Максим обратился прямо к нему:
— Я так соображаю: домашним тоже кое-что понимать надо бы.
— Правильно! Вот и кружок бы шире становился! — поддержал его молодой рабочий с пушистыми усами.
— А деды наши запорожцы как говорили: баба в таборе — лиха не миновать, — заерзал на лавке пожилой.
— Истинно: недаром их на железную дорогу работать не пущают.
Шлихтер встрепенулся:
— Слушайте, а ведь веселого в этом мало! У нас всегда кого-то куда-то «не пущают»: женщин простых — учиться, рабочих — в законодательные органы, крестьянина «маломочного» да «недоимочного» — к земле-кормилице… Но обо всем этом вы хоть раз заявляли во время своих забастовок?
— Нам перво-наперво семью чем-то прокормить надо, — выкрикнул тот же пожилой.
Александр грустно улыбнулся и тихо сказал:
— Вот она и беда наша с того начинается, что царизм старается держать народ в темноте… А панки-либералы благодушествуют да стараются примирить нас с царем.
— А что, братцы, разве не так? — взмахнул рукой Максим. — Да у нас, железнодорожников, порядка больше, верно я говорю? А к маслобойщикам или там к табачникам потыкались — дела никакого…
— Я же и говорю: просвещаться надо и крепче организовываться. — Шлихтер пытливо смотрел на присутствующих и лихорадочно думал: удалось ли по-настоящему заинтересовать рабочих?
— Ну а насчет супружницы?.. — весело прервал паузу тот, с пушистыми усами.
Все с хитрецой выжидающе смотрели на гостя. Шлихтер серьезно ответил:
— Логика тут, по-моему, простая. Все мы поняли, что женщину необходимо раскрепостить. Надо вовлекать и жен, особенно тех, кто где-то работает. Но, конечно… — он почесал бородку, — осторожно.
Пожилой снова заерзал и сдержанно вздохнул. По выражению лица Максима было видно, что он удовлетворен. Наверное, славная у него была подруга, которую он все же заблаговременно куда-то спровадил перед собранием. А Александр только теперь вспомнил о Евгении. Представил ее беспокойный взгляд, которым она его встретит, и нетерпеливый вопрос: «Ну как, получилось?..»
Получилось! Многие из железнодорожников, собравшихся в этот вечер у Максима, стали посещать квартиру доктора Волкенштейна. Не все знали, что здесь хранилась социал-демократическая литература, но изучали ее все. И лишь значительно позже, в 1902 году, следствие по делу Полтавской группы РСДРП раскрыло все это. Но Шлихтеры к тому времени были уже в Киеве…
— Дорогой Сашко! Разрешите называть вас так? — спросил Вакар. — Не сочтите за праздное любопытство, но не терпится узнать, кто из тех, кого вы встретили там, — он многозначительно махнул рукой, — произвел на вас самое яркое впечатление, оставил неизгладимый след в душе?
— Для этого мне даже не надо задумываться! — воскликнул Шлихтер.
Вакар придвинулся ближе и с нескрываемым интересом приготовился слушать.
Когда Шлихтерам объявили в полтавской жандармерии, что по высочайшему указу от 25 марта 1895 года им назначено отбывать пятилетний срок ссылки в Сольвычегодске, они, признаться, обрадовались, что едут вместе, но и опечалились, так как край этот им был неведом. Впрочем, выросли они с Евгенией в маленьких городах: никакая глушь их не пугала. Однако, как ни говори, Сольвычегодск именно такое место, куда Макар телят не гонял…
На равнине, сплошь покрытой дремучими лесами, на правом возвышенном берегу реки Вычегды разместился деревянный городок. Всего каких-нибудь триста домов, но зато двенадцать каменных церквей и монастырь. Летом все вокруг утопает в болотах. Сообщение с внешним миром только по рекам.