О крамольных речах на панихиде стало известно в городе. Это придало акту свободного общественного выступления революционное значение. Он взбудоражил прогрессивную интеллигенцию Харькова. Студенты ходили именинниками.
Жандармское управление вызывает Александра свидетелем по делу арестованного за социал-демократическую деятельность студента Киевского университета по фамилии Горб. Они учились вместе еще в Прилукской гимназии.
Внезапный вызов, да еще в жандармерию, всполошил Александра. Он не знал причины. Спрашивал у товарищей, как себя держать. Но никто ничего вразумительного посоветовать не мог.
— Отрицайте все! — предлагали одни. Но что?
— Признайтесь во всем! Повинную голову меч не сечет, — советовали другие. Но в чем?
— Клеймите позором мракобесов и палачей! — говорили третьи.
На устроенной жандармами очной ставке, увидев бледного, перепуганного товарища, Шлихтер отрицал и свое знакомство с этим студентом, и связь с подпольным социал-демократическим кружком в Киеве. Не признал его и Горб, хотя и вел себя как-то странно.
__ Может, вы. его знали и забыли? — нагло ухмылялся жандармский ротмистр.
— Нет, я его не знал и потому забыть не мог! — ответил Александр, краснея, потому что не привык говорить неправду.
— Странная вещь. Господин Горб вчера еще вас знал, даже написал об этом, а сегодня забыл!
— Я отказываюсь от данных мною предварительно показаний! — ответил, тоже краснея, Горб. — Меня принудили.
— Ну хорошо! — бесцеремонно рассматривая в упор Шлихтера, сказал ротмистр, протягивая ему отмеченный пропуск, — Вы свободны. Советую вам обратиться к врачу, чтобы он проверил, что случилось с вашей памятью. А излечением памяти Горба мы займемся здесь! — закончил он, опалив арестованного тяжелым многозначительным взглядом, под которым тот сразу стал как-то меньше.
— Пронесло! — вздохнул Шлихтер, выходя на шумные улицы под клены, которые, казалось, готовы были обнять его своими пятипалыми лапами.
— Пронесло! — сказал он товарищам, которые молча смотрели на него с затаенным недоверием. — Не глядите на меня так. Мне просто повезло!
— Ты теперь под стеклянным колпаком, — сказал ему руководитель кружка. — Они тебя накололи на булавку, чтобы послушать, как ты будешь жужжать!
Жандармы не торопились. Только через несколько месяцев студента второго курса Александра Шлихтера исключают из университета:
— за связь с социал-демократическим кружком в г. Киеве, в 1888 году;
— за участие в студенческой панихиде по Чернышевскому;
— за ряд нарушений студенческого устава. Без права продолжать образование!
Земля оказалась чертовски круглой, потому что Сашко, выйдя из своего дома в большую жизнь, снова вернулся к родному выщербленному порогу — уже как крамольный студент! Все пути для учебы в царской России были закрыты!
И не за одним дипломом поехал он в Берн. Нет, отправился в Швейцарию потому, что она была тогда центром революционного русского студенчества.
— И еще! — не унимался Шлихтер. — Я вам не рассказывал о «Капитале»? Нет конечно… Мы же не успели перекинуться и дюжиной слов, а мне почему-то кажется, что я выболтался до конца. Так легко с девушками я себя не чувствовал никогда…
— Ляс мальчиками! — в тон ответила Евгения.
— У нас в Харьковском университете мне в руки попадает магистерская диссертация профессора Киевского университета Николая Ивановича Зибера. Говорят, такой добрый бородач. Крымчак. Он первый на Украине начал с научной целью популяризировать учение Маркса. И беспощадно высмеивал его критиков. Рассказывают, что он бывал у самого Маркса в гостях…
— Маркс похвалил его труд «Теория ценности и капитала Рикардо». Назвал ее «ценной книгой»!
— Читали? — обрадовался Александр. — А я начал его читать с какой-то неохотой. Хотелось бы встретиться с самим Марксом, а не с его популяризатором. И вдруг одна фраза заставила меня вздрогнуть. Могу процитировать почти точно: «Согласно утверждению самого Маркса, его метод является не чем иным, как перевернутым методом Гегеля. Если у Гегеля весь внешний мир есть лишь отражение сознания, то у Маркса сознание является не чем иным, как отражением внешнего мира!» Он поставил Гегеля с головы на ноги…
— Тише, не кричите, люди оглядываются, — взяла его за руку Женя.
— Да что люди… Я же и сам от радости, честное слово, перекувырнулся через голову!
Александр сделал резкое движение, и Евгения, опасаясь, как бы он и впрямь не закрутил сальто-мортале, вцепилась в его пиджак и потянула к скамейке, подальше от обрыва.