— Да как же так? — послышались крики. Казалось, вот-вот кольцо из людских тел сомкнётся и раздавит кучку администраторов.
— Эх, вы, дубины стоеросовые! — рявкнул заплывший жиром жандармский генерал Новицкий, протискиваясь сквозь толпу и становясь рядом с Немешаевым. — На кого вы… ото самое? На их превосходительство господина Немешаева? Они вас кормят, поят, до ума доводят, а вы такие коники выкидываете? Нехорошо-с!
— Кормим мы сами себя, а поит он — вас! — крикнул мрачный рабочий, и, несмотря на серьезность ситуации, забастовщики засмеялись.
— Господа, — внезапно заговорил громко Немешаев, — я ведь не солнце и не могу обогреть всех. И надо мною начальства ой-ой-ой! — Оп явно желал подделаться под простонародный разговор. — Есть закон, которому и я должен подчиняться. Выше головы не прыгнешь. Войдите и вы в мое положение!
Спутники Немешаева, бросая на него удивленные и даже недовольные взгляды, начали перешептываться.
«Ох, подлец, ох, лиса», — думал Шлихтер, еле сдерживаясь, чтобы не ввязаться в спор.
— Не надо бы, ваше высокопревосходительство, разговаривать с этим быдлом! — изрек, отдуваясь Новицкий. — Розги им надо прописать, а не вежливое обращение!
— Не те времена, генерал, — ответил тихо, со вздохом Немешаев. — Теперь всего можно ожидать…
Пропустив администраторов к выходу, толпа снова сомкнулась, бурля и раскачиваясь.
— На митинг, товарищи! Все на площадку за мастерскими! — кричал Никифоров.
Внезапно что-то изменилось, Шлихтер оглянулся в сторону, куда были направлены все взгляды: мастерские окружали солдаты. Это была караульная рота.
— Не бойтесь солдат! — быстро крикнул Шлихтер. — Это такие же, как и вы, рабочие и крестьяне, только одетые в военную форму. Братайтесь с ними! Привлекайте их на свою сторону…
Но никто его не слушал. Рабочие двинулись к проходным воротам и сбились в огромный затор.
— По одному, по одному! — кричал истерическим голосом офицер в золотом пенсне с длинным черным шелковым шнурком. — Не создавайте давки!
Проходящих через турникет ощупывали с ног до головы какие-то прыткие штатские с бегающими глазками.
— Марш по домам, по-хорошему, — кричал солдат.
— Чего ты вызверился, пехтура! — широко улыбаясь, сказал рокочущим басом Никифоров. — Чай свои люди… товарищи!
— Твои товарищи в брянском лесу на четвереньках бегают! — огрызнулся солдат, но не злобно.
— Отставить разговоры! — рявкнул фельдфебель. — А ты проваливай, пока тебя за язык не взяли…
— Не тронь, дядька, дерьмо, — оттащили Никифорова в сторону молодые рабочие.
Двор постепенно пустел.
Шлихтер пошел на пригорок за мастерскими. Никого.
Появился Вакар. По всему видно, крайне возбужден. Он обрадовался, увидев друзей по комитету на обусловленном месте.
— Победа! Южно-Русский завод поддержал! — выпалил он.
Комитет не был уверен, что этот завод с его тысячами рабочих включится в забастовку. Дела завода были так плохи, что казалось, он дышит на ладан. Заказов не поступало. Завод начал сокращать большое число рабочих. И вдруг… загудел гудок, захлебываясь, с перерывами…
К пяти часам дня встали все типографии.
В листовке «Ко всем типографщикам г. Киева» под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было, между прочим, написано:
«Неужели наш Киев останется в стороне от движения? Неужели мы, к стыду своему, не предъявим хозяевам и правительству своих законных требований?.. У Кульженко управляющий Прозоров обращается с рабочими, как со скотом. У Горбунова чернорабочие и ученики на хозяйских харчах, и кормят их тухлой провизией. Они даже спят в наборной, в той свинцовой пыли, которой и так дышат целый день. Яковлев донимает штрафами. Спилиоти ворует у рабочих по два часа в сутки, передвигая часы. У Милевского ученики работают ночью за две копейки в час… Стоит нам только заявить, что и мы люди, что и мы должны иметь все права человека, что мы хотим мыслить, действовать и говорить свободно, и на нас немедленно посылают жандармов, полицию и казаков. На нас, рабочих, лежит величайшая задача времени — свергнуть проклятое бремя самодержавия!»
К вечеру атмосфера накалилась.
— Где вы пропадали, черт вас задери! — набросился Шлихтер на студента-политехника Вольского, выходящего из кондитерской Самадени. Тот вздрогнул и по-детски торопливо вытер губы рукавом. — На митинге полиграфистов у цепного моста арестовано более шестидесяти человек. Многие убегающие были ранены, к счастью, легко. Избиты плашмя шашками, исхлестаны нагайками, потоптаны лошадьми. Они отвезены в казармы артиллеристов, расположенные на Печерске возле Лавры. Типографщики после разгона сходки не разошлись по домам. Они группируются возле своих типографий. Вам надо обойти все ближайшие печатни и поднять настроение, развеять уныние, вызванное первой неудачей, вызвать ярость к жандармерии и казакам и требовать, требовать, требовать освобождения товарищей.