— Мой сектор — центр, — начал Владимир Вакар. — С утра вчера рабочие собрались на Крещатике. Но полиция и войска, все время патрулировавшие по городу, рассеяли их. Те разошлись по предприятиям, чтобы вовлечь остальных в забастовку. Около часу дня группы рабочих вторично появились на Крещатике. Полиция и войска снова оттеснили их. Выросла толпа до тысячи человек и направилась по Бибиковскому бульвару в сторону Еврейского базара. По дороге к ним присоединились еще рабочие. Кто-то из демонстрантов поднял красное знамя. Запели революционные песни.
— Опять, скажете, стихийно? Без участия комитета? — поморщился Исув.
— Послушайте дальше, — продолжал Вакар. — Против забастовщиков были направлены две роты солдат и полсотни казаков. Они начали разгонять демонстрантов. Рабочие забросали солдат и полицию камнями. Войска дважды открывали стрельбу. Но это не испугало рабочих. Спрятавшись в ограде Златоустовской церкви на Степановской улице, они кольями и камнями защищались от нападения.
— Так это же баррикады в Киеве! — воскликнул Шлихтер.
— Да, первые баррикады! — подтвердил Вакар. — Только к девяти часам вечера демонстранты разошлись. Были раненые и среди рабочих и среди солдат. Это тоже организовал наш комитет?
Все взоры обратились к Исуву, лицо которого посерело и как-то обрюзгло.
— Это последний камень в мой огород? Вы сняли тяжелый груз с моей души. На совести комитета нет ни одной капли крови, пролитой невинными людьми. Резня произошла потому, что забастовщики нарушили установку комитета. Речь шла о демонстрации сложенных рук, а не о баррикадах!
— Как видим, к этому варианту тоже надо было быть готовым, — заметил Шлихтер. — Движение, которое накапливалось на тротуарах, должно было выплеснуться на мостовые!
— Не доводите все до абсурда! — сказал хозяин квартиры. — Летом Киев наполовину пуст. Студентов и интеллигенции нету. Получится избиение безоружных рабочих!
— Варфоломеевский день! — добавил Дижур.
— Я против крови! — воскликнул хозяин. — Но коль скоро она прольется, у нас не хватит врачей, чтобы ее унять! — Он поклонился и сел, будто выступал по меньшей мере в парламенте.
— В его словах что-то есть, — шепнула Евгения Александру.
— Трусость! — ответил Шлихтер тоже шепотом. Но хозяин дома, видимо, услышал и поморщился.
Прибежал Львов-Рогачевский. Был он еще больше взлохмачен и неуемен. Не обращая внимания на то, что прерывает кого-то, сообщил:
— Совсем новый поворот событий! Сейчас ко мне подошла старая еврейка. Спрашивает, скоро ли будет погром. Они боятся, что как только потемнеет, их начнут избивать. Просят подсказать, куда им деваться со стариками и детьми.
— Вряд ли это произойдет, — возразил Михайлов. — Для власти, только что пролившей кровь рабочих, было бы нелогично заваривать новую кровавую кашу.
— Реакция тем и страшна, что у нее нет логики! — сказал Вольский. — Надо потребовать у Бунда, чтобы он организовал самооборону.
Наступила минутная пауза. Люди не смотрели друг на друга. Кто изучал рисунок ковра, кто — лепные украшения потолка, кто — набор безделушек в стеклянном шкафу.
— Нельзя развязывать руки полиции, — наконец высказался пожилой рабочий Глоба, которого Шлихтер видел впервые. — Они только и ждут повода, чтобы устроить кровопускание.
— Так что вы предлагаете? — спросил Исув.
— Я человек маленький, — стушевался Глоба. — Решайте вы!
— Вот все вы так! — рассердился Исув. — Губернатор поймет наше молчание как безоговорочную капитуляцию. Что делать завтра?
— Забастовку продолжать и довести ее до самой высшей точки кипения! — решительно заявил Шлихтер. — Мы изменили бы нашему делу, мы надругались бы над трупами товарищей, если бы теперь прекратили борьбу, если бы теперь не держались до последней капли крови!
— Кровь павших товарищей вопиет о мщении! — взорвался Вакар.
— Это же ни в какие ворота не лезет! — закричал хозяин квартиры, зажимая уши.
— Тут вы, Александр Григорьевич, передали кутье меду, — поморщился Исув. — Не забывайте, что у нас только забастовка!
— Начинается! — не сдержалась и воскликнула Евгения.
— Дай вам власть, вы наломаете дров! — процедил сквозь зубы Исув. — Вы, вероятно, понятия не имеете, что такое демократия по образцу Запада. Надо спустить забастовку на тормозах. Иначе мы пошлем по миру еще сотни сирот.
— Зто же соглашательство! — воскликнул Колесник.
— У меня уши так устроены, что я не всякое слово слышу! — растянул в усмешке бледные губы Исув. — Евгения Самойловна, запишите, пожалуйста, текст листовки. Завтра чтобы она была на заводах. «Ко всем рабочим Киева. Киевский комитет РСДРП приглашает всех честных людей 27 июля в 1 час дня явиться на Софийскую площадь, чтобы там пропеть «Вечную память» злодейски убитым властями нашим друзьям-рабочим… Мы придем на площадь мощными колоннами, без оружия, без знамен, со скрещенными на груди руками, с презрением и укоризной глядя на своих палачей». Вот и все!