— Смело, — потер руки Вакар. — И правильно!
— Вот почему я заканчиваю свою прокламацию словами рабочего Петра Алексеева: «Подымется мускулистая рука многомиллионного рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»
— Молодец! — воскликнул Вакар, пожимая руку друга.
— А, делайте, что хотите, — безнадежно махнул рукой Исув и, подозвав полового, заказал себе чай. — У нас разные мнения почти по всем вопросам. Такие же споры ведутся сейчас на Втором съезде партии. Видимо, ему и суждено помирить нас, если это вообще возможно!
Голосеевский лес неторопливо расставался со своим летним нарядом. На трепещущей глади синеокого озера плавали ярко-красные, будто опаленные солнцем, узорчатые листья кленов. Сосредоточенно отбивал дробь дятел. За ветки боярышника цеплялись последние паутинки бабьего лета. Подстелив макинтош, Шлихтер сел на бугорке в условленном месте под тремя яворами и глубоко задумался. А подумать было о чем.
Он оказался прав: не было мира среди социал-демократов Киева. Конфликт нарастал.
Большой радостью стал приезд в июне 1903 года в Киев друзей по самарскому подполью Зинаиды Павловны и Глеба Максимилиановича Кржижановских. Александр работает секретарем «Вестника Юго-Западных дорог», а потом помощником начальника пассажирского отделения службы сборов. Там же определилась на работу и Евгения. Дипломированному инженеру Кржижановскому ничего не стоило устроиться в лаборатории сопротивления материалов в том же управлении. И он сразу же включился в подготовку Второго съезда партии.
Интерес революционеров к железнодорожникам не случайный. В главных железнодорожных мастерских в Киеве около двух тысяч рабочих. Вместе со служащими управления они составляют самую многочисленную и организованную массу трудящихся города. Шлихтер считал исключительно важным вовлечь в революцию прежде всего железнодорожников, которые уже не раз бастовали. А в перспективе забастовка железных дорог парализовала бы всю экономическую жизнь страны.
С первых же дней службы Шлихтер ищет соратников. И революционно настроенные служащие сразу же начинают присматриваться к Шлихтерам. Как говорится, свой свояка видит издалека!
В начале 1903 года они подружились. Это были Козеренко, Скорняков, Началов. С ними Шлихтер и приступил к организации социал-демократической группы. Приезд и деятельность Кржижановских ускорили процесс революционизации масс железнодорожников.
При первой же встрече с Кржижановскими на Терещенковской улице, 11 — явке пока абсолютно чистой — Александр подробно обрисовал и оценил обстановку, сложившуюся в Киевском комитете.
— Работать там трудновато, — говорил он. — Веселенького мало. Я сразу же занял твердую позицию искряка, но, говоря фигурально, комитет качает из стороны в сторону! Под видом свободы мнений процветают кустарничество, идейные шатания, оппортунизм.
— Болезни роста, Александр Григорьевич, — ответил Кржижановский. — Они неизбежны, как корь и коклюш. В спорах ведь рождается истина.
— Да, но кто-то эту истину должен знать! Ее надо нести людям. А тут никто не поддерживает моих с Вакаром стремлений перенести центр агитационной работы в массы. Кое-кто объясняет это интересами конспирации. А многие оказались отравленными подпольем, чувством, близким к мании преследования. Этот страх заразительней чахотки… Хотя, говоря откровенно, основания для такого состояния есть. На нелегальной работе люди живут очень недолго!
— Ничего, — успокоил, казалось, весь нацеленный в далекое будущее Кржижановский. — Как ни страшна война, а солдат воюет. Будем воевать и мы!
Шлихтер любил Глеба чистой и преданной, бывающей разве что в мальчишестве, любовью сверстника, готового отдать за друга все, вплоть до собственной жизни. Ему нравились светлые, скорее просветленные, большие глаза Глеба, излучающие доброту и мудрую терпимость. С ним, казалось, нельзя говорить о мелочах, так одержим он всепоглощающей идеей коренного переустройства мира. Он не мог не нравиться людям своей мягкой манерой спора, удивительной, прямо-таки энциклопедической эрудицией. Несколько настораживала его снисходительность к чужим заблуждениям и тактичность при внушении своих идей. И подпольная кличка Клер, что значит светлый, чистый, прозрачный, ясный, очень удачно отражала его характер. Не любили Глеба только следователи жандармерии, которые, допрашивая его, чувствовали себя Дремучими невеждами.