— Приступим! — сказал, погладив лысину, Сергей Дижур, когда к компании присоединился Владимир Розанов. — По списку членов комитета… фактически прибыло… отсутствуют по причинам… кворум имеется… Какие будут соображения?
— Приступить!
— На повестке дня один вопрос: отчет о Втором съезде партии.
— А где же докладчик? — воскликнул Вакар. — Но вижу оратора!
— Я докладчик, — заявил, выступая вперед, Розанов, он же Мартын. — Только вчера из Лондона.
Шлихтер изменился в лице:
«Такая неудача: оба наших делегата — и Красиков, и Никитин — арестованы, а, по рассказу Дмитрия Ильича, Мартын с пеной у рта поддерживал Мартова, ставшего лидером меньшевиков».
Розанов, длинный, тощий, с чахоточным румянцем на щеках, выступил вперед. Загребущими руками он непрерывно подкреплял нерушимость своих высказываний, сверкая близорукими глазами и потрясая бородой. Сразу же, с места в карьер он накинулся на Ленина, называя его возмутителем спокойствия и виновником раскола.
— Какое оскорбление для корифеев нашего движения, когда Ленин потребовал вывести из редакции «Искры» Аксельрода Павла Борисовича, одного из главных идеологов нашего движения еще со времени «Освобождения труда»! — выкрикивал он. — Исключить Веру Ивановну Засулич, которая стреляла в петербургского градоначальника Трепова! Отстранить Александра Николаевича Потресова-Старовера, с которым организовывал петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и был вместе в ссылке! Какая короткая память у этого вождя, каким он оказывается неблагодарным, если решил прежде всего расправиться со своими учителями!
— Позор! — возмущался Исув.
В таком же зубодробительном духе продолжал Розанов описывать события, происшедшие на Втором съезде. Не вникая в сущность разногласий, он все сводил к склокам, сплетням, темным намекам, сведению личных счетов, подсиживанию и беспринципной борьбе за власть.
Шлихтер пристально всматривался в глаза слушателей, с огорчением замечая, что лживые слова оратора попадали в цель. Несколько раз Вакар растерянно взглянул в сторону Шлихтера, как бы ища у него если не поддержки, то хотя бы оценки речи Розанова. Но лицо друга оставалось непроницаемым.
— Будущее за меньшевиками! — закончил свое выступление Розанов.
— Разрешите узнать, — тут же спросил Шлихтер, не выражая интонацией обуревающих его чувств, — насколько я понял из доклада, съезд окончился полнейшим провалом? Партия рассыпалась в прах, а мы все стали беспартийными? Тогда зачем же выбирались Центральный Комитет, редакция Центрального органа и Совет партии?
Все зашумели, каждый по-своему прикидывая возможный ответ. Розанов задергал бороду, отдуваясь и ища слова.
— Вы тут, Владимир Батькович, кажется, малость перебрали! — усмехнулся Вакар, подмигивая Розанову.
— Мне кажется, — продолжал спокойно Александр, — мы должны сегодня с радостью отпраздновать величайшее событие в жизни нашего революционного движения: рождение новой партии!
Многие посмотрели на Шлихтера как на шутника или человека не от мира сего.
— Партия, конечно, создана, — признал Розанов, — Но ее раздирают внутренние противоречия… по вине большевиков.
— Возмутительно! — взяло за живое Вакара. — А почему не помириться? Почему не приложить усилий, чтобы ликвидировать раскол?
Теперь уже Шлихтер с удивлением посмотрел на друга и подумал: «Милейший Владимир Викторович, в какие дебри может завести вас ваша доброта!»
А Вакар продолжал:
— С такими огромными жертвами, с таким неимоверным трудом мы собирали партию крохами, а теперь разбрасываем ворохами! Получается что-то вроде вавилонского столпотворения: строили башню вместе, а потом, перестав понимать друг друга, разодрались!