Три истины стали путеводными звездами Шлихтера:
«Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может»;
«Широкая агитация в рабочей среде немыслима без помощи предварительно созданных в ней и возможно более многочисленных тайных организаций, которые подготовляли бы умы рабочих и руководили бы их движением»;
«Возможно — более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России».
Занятия, по традиции, заканчивались песней. Однажды Александр пел высоким тенором: «Есть на Волге утес…» Студенты вторили ему. А прохожие швейцарцы, привлеченные удивительной мелодией, останавливались у палисадника, восхищенно покачивали головами.
— Знаешь, что они сказали, расходясь, эти туземцы? — спросила Евгения.
— Я ведь пел, как же я мог слышать.
— Они сказали: «славе-склаве», то есть «рабы-славяне».
— О, святая простота! Да мы будем свободными людьми значительно раньше, чем они!
В 1891 году Александр, а через год и Евгения стали социал-демократами. Хотя тогда у членов партии не было партийных билетов, но исторический метроном уже начал отсчитывать их партийный стаж. Они вливаются в славную когорту профессиональных революционеров, о которых впоследствии Владимир Ильич Ленин писал:
«Без таких людей русский народ остался бы навсегда пародом рабов, народом холопов».
В последнее время Александра трудно было узнать. Даже Евгения терялась в догадках, что могло так резко изменить его характер. Стал мрачен. Избегал Компаний. Иногда бормотал что-то и даже жестикулировал.
«Болен? Разочарован? Замучила ностальгия?. - перебирала в уме причины Евгения. — А может… Нет, этого не может быть, не разлюбил же он меня так, с бухты-барахты!»
Наконец как-то ей удалось оторвать его от книг и увлечь к подножию Юнгфрау. Выросшая в городе, она с восторгом встречалась с природой. Но Александр не был обрадован этой встречей.
— Да скажешь ты, наконец, что с тобой происходит? — рассердилась Евгения. — И совсем перестал… замечать меня.
— Разве? — спросил Александр, тепло улыбаясь. — Извини, что так нескладно получилось. Я задумался…
— Туманно! — пожала плечами Евгения.
— Мне надо немедленно встретиться с Плехановым, — выпалил он.
— С Георгием Валентиновичем? — широко открыла глаза Евгения. — Это исключается.
— Но почему? Я уже несколько дней репетирую нашу встречу!
— Пустое, — махнула рукой она. — Ты не знаешь его характера. Он высокомерен. И недосягаем, как боги Олимпа. И я не настолько хорошо его знаю, чтобы вас познакомить.
— Ерунда, я поеду в Женеву и заявлюсь к нему сам.
— Но он просто не будет с тобой говорить. И потом, что бы ты мог ему сказать, чего он не знает сам?
Шлихтер поднял обломанный сучок и, манипулируя им, как рапирой, продолжал свой бой с невидимым противником.
— Боюсь, что мне придется схватиться с группой «Освобождение труда»! — сказал он, нанося укол буку.
— Как? С Плехановым? Верой Засулич? Аксельродом? С нашими корифеями?
— Вот именно, — ответил Александр. — Они учат нас не подчиняться слепо авторитетам. Не принимать ничего на веру. Я нашел их ахиллесову пяту!
— Ой ли! — усмехнулась Евгения. — Георгий Валентинович первый прокладывает в России путь марксистским взглядам на законы развития общества, на классовую борьбу, на революцию как ее высшую форму.
— Это мне известно. И тем не менее он мало что смыслит в аграрном вопросе!
— Бог мой, Сашко, — «всплеснула руками Евгения. — Да ты просто помешался на этом вопросе.
— Да, представь, помешался… — ответил он, забрасывая палку. — Плеханов больше десяти лет не был в России и уже забыл, наверное, как выглядит наш «мужик рюс»! Где ему ведать о его чаяниях!
— Ну, знаешь… Да ты ведь сам о селе слышал только от молочницы.
— Что ты хочешь сказать? — сердито сдвинул брови Александр.
— Нет, ничего… — смешалась Евгения.
— Если хочешь знать, так у нас всегда была корова и ее доила моя изумительная бабушка Килина. Что же касается Плеханова, так хвала ему за то, что он решительно отбросил народнические взгляды на общину как ячейку социализма, на крестьянскую революцию как пролог социализма.