— А мы? — воскликнул Александр.
— Не все его соратники оказались на высоте, — вздохнул Глеб. — А что делает нынешнее руководство? Ленина лишили права заграничного представительства ЦК и объявили цензуру его произведений. «Спасение одно — съезд!» — сказал Ленин. А нынешний, с позволения сказать, ЦК не разрешает бороться за созыв Третьего съезда! В такой ситуации я не могу покинуть Старика!
— Ну а как же дальше? — спросил Шлихтер. — Ведь разрыв нешуточный. И его нельзя разрешить как детскую ссору: на твои куколки, отдай мои кубики!
— Старик оказался самым дальнозорким из нас, — ответил Кржижановский. — Впередсмотрящим. Возникает партия нового типа, ленинская, большевистская. И нам предстоит своими делами доказать, победит ли идеология революционного марксизма или рабочее движение пойдет по пути подчинения буржуазной идеологии!
— Верно, что партия укрепляется, очищая себя, — сказал Шлихтер. — Надо ее очистить от меньшевиков.
— Вся надежда на новый съезд! — ответил Кржижановский. — Я все-таки надеюсь, правда, может, наивно, на объединение фракций. Не могут же меньшевистские лидеры не видеть, что катятся по рельсам ревизионизма…
— Откровенно говоря, не по сердцу мне эта катавасия, — вздохнул Шлихтер. — Договорились идти врозь, а бить вместе. А теперь лупим друг друга по любому поводу чуть ли не по мордасам!
— Разногласия приняли такую форму, что создается впечатление, будто борьба между большевиками и меньшевиками важнее, чем борьба их против самодержавия. Лядов рассказал мне анекдот: два стражника ведут на казнь большевика и меньшевика. Жара. Конвоирам хочется выпить пива. Но как оставить приговоренных без охраны? Ведь убегут. «Ничего, — говорит один конвоир. — Это же большевик и меньшевик. Они даже не заметят, что мы отлучились». Напились пива, вернулись, а социал-демократы продолжали яростно спорить.
— Веселенького мало, — покачал головой Шлихтер.
— Сейчас, как никогда, необходимо руководящее ядро. И создать его может только один человек…
— Да, только он! — отлично понимая, о ком идет речь, подтвердил Шлихтер. — А как он сам? Наверное, убит горем?
— Напротив! — Глаза Глеба заискрились как-то по-особому, задорно. — Старик говорил… Какая прекрасная вещь — наш съезд! Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались… Руки подвиты. Решения приняты. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это не то что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а потому, что устали говорить!
Шлихтер оживился, обрадовался.
— Вот это то, чему я никогда не устану учиться у Ильича, — сказал он взволнованно. — Политическому оптимизму. Вере в неуклонную победу нашего дела.
«Да-да, наше дело бесспорно победит. Но удастся ли мне и рядовым большевикам одолеть Киевский комитет РСДРП, который стал оплотом меньшевиков?..»
И Шлихтер вспомнил приезд члена ЦК Марии Моисеевны Эссен. Это была схватка накоротке и решительная попытка пресечь дезорганизаторскую деятельность меньшевиков.
…Вначале Мария Эссен хотела подъехать прямо к парадному подъезду Управления Юго-Западных дорог. Но потом остановила извозчика за целый квартал. Небрежно бросив ему деньги, неторопливо, но твердо, даже горделиво пошла по тротуару. Зеленое модное платье удачно подчеркивало ее стройную фигуру, а широкие поля такого же цвета шляпки скрывали от прохожих ее, быть может, излишне любопытный взгляд.
Удержаться от любопытства было трудно. Киев она знала с 1897 года. Это город, который с легкой руки Зинаиды Невзоровой-Кржижановской в конспиративных письмах большевиков получил второе название — Красавск.
«Да, тогда здесь была сильная организация! — думала Мария. — Мельников, Эйдельман, Тучапский, Вигдорчик… А что ж теперь? Почему Шлихтеру так неуютно в Киевском комитете?.. Что ж это за меньшевистское засилье?!»
Мария была уже перед мрачноватым зданием управления дороги, чем-то напоминавший средневековую крепостную башню.
«Да, точно в осажденной крепости Сашка — и здесь, верно, и в комитете». — Большие темные глаза Марии погрустнел».
В вестибюле, где курило несколько служащих, навстречу ей шагнул седобородый швейцар.