— Так точно, — щелкнул каблуками Кулябко. — Мы на это рассчитываем!
— Господи, спасибо тебе, что направил на путь истинный! — кликушествовал Кяейгельс, воздевая к лепному потолку тусклые, слезящиеся глаза. — Можете ли вы, полковник Цихоцкий, удержать Днепр, если он выйдет из берегов, своими полицейскими?
— Ваше высокопревосходительство, — сказал Цихоцкий, довольный, что именно к нему обращается благосклонный шеф, — для тихого времени у меня городовыж предостаточно, хотя заработная плата от семи до десяти рублей вряд ли привлекательная для грамотных и одаренных людей. Если же Днепр начнет выходить из беретов… — он бессильно развел руками.
— Умница! — воскликнул генерал-губернатор. — Значит для борьбы с вооруженным восстанием у нас сил нет? Я так вас понял? — и, не ожидая подтверждения, продолжал: — Следовательно, надо идти к вооруженным силам за помощью. И применить… дай бог памяти… параграф шестнадцатый правил © призыве войск для содействия гражданским властям!
Рафальский подумала «Наконец-то мышь родила гору!» — а вслух:
— Ваше высокопревосходительство, как я понял, вы умываете руки?
— Да, пока они у меня чисты и не запятнаны христианской кровью! Я не могу отдать Киев золотарям и босякам! С семи часов утра 14 октября передаю свою власть и полномочия военному начальству! — и не сел, а рухнул в кресло без сил, — А вы, исправляющий должность губернатора, милейший господин Рафальский, соблаговолите своей властью распорядиться освободить всех задержанных в последние дни агитаторов…
— Как это понять? — вскочил Рафальский.
— Моя дражайшая супруга учит меня уступать в малом, чтобы выиграть все, — улыбнулся Клейгельс.
Внезапное решение генерал-губернатора огорошило. Но Клейгельса это не интересовало. Он почувствовал невиданное облегчение, будто к его сахарным устам поднесли вдруг кислородную подушку.
— Освободить крамольников? — вытянул лицо Кулябко. — Признаться, такого афронта охранное отделение не ожидало. Военное положение куда ни шло. Но отпускать пойманных с таким трудом?
— И Шлихтера прикажете? — спросил побагровевший от негодования жандарм.
— Обязательно!
— Это невозможно, — сказал, пряча улыбку в усы, Цихоцкий. — Они его еще не арестовали! — кивнул он на ротмистра.
— Ну так арестуйте и выпустите! — крикнул Клейгельс, ударяя сухоньким кулачком по подлокотнику кресла.
«Киевский, подольский и волынский
генерал-губернатор
№ 11750
14 октября 1905 года
Секретно
Г. вр. командующему войсками Киевского военного округа
По достоверным сведениям, сегодня, 13 октября, на сборище в университете толпой в 10 тысяч человек, организовавшейся в революционную партию, решено 14 октября к 10 ч. утра всем собраться вооруженными в университете и оттуда идти на важнейшие общественные здания и учреждения: вокзал, где предположено соединиться с рабочими Ю.-З. жел. дорог, городской театр, думу, все средние учебные заведения, полицейские участки, начиная с Лукьяновского и т. п. Имея в виду, что осуществление этой программы есть не что иное, как вооруженное восстание, я, согласно пар. 16 правил о содействии войск гражданским властям, передаю полномочия военному начальству с 7 час. утра 14 сего октября.
Подписал: генерал-адъютант Клейгелъс».
Снежный ком покатился дальше, обрастая все новыми и новыми приказами.
Временно командующий войсками Киевского военного округа положил следующую резолюцию:
«Предлагаю генерал-лейтенанту Драке принять самые энергические меры к подавлению беспорядков, в случае надобности употребить в дело оружие — словом, с 7 часов утра 14 октября власть к обеспечению порядка в городе передается вам.
Подписал: генерал-лейтенант Карасе. 14 октября».
И по всем театральным рекламным тумбам и заборам расклеили приказ генерал-лейтенанта Драке:
«1. Объявляю жителям г. Киева, что на основании правил о содействии войск гражданским властям полномочия по охране г. Киева переданы сего числа в руки военных властей.
2. Всякие сборища на площадях и улицах города воспрещаются.
3. При нарушении общественного порядка в городе будет употреблено в дело оружие.
14 октября 1905 года.»
Штаб-ротмистр резко встал из-за громадного стола, вышел на середину кабинета, круто повернулся на каблуках и застыл перед огромным портретом императора всея Руси Николая II.