Народу на улицах полно. В напряжении усиленные наряды полиции, конные разъезды. Но тысячные толпы загадочно спокойны.
Вечером от профессоров Политехнического института Тихвинского и Ломоносова вернулся Кржижановский. Он выяснил, что изготовление бомб продолжается.
— Странное какое-то ощущение, — устало вытирая пот с высокого лба, сказал он, — у революции — неприсутственный день!
Все улыбнулись. Козеренко промолвил с тревогой в голосе и взгляде небольших светлых глаз:
— Мне казалось, что все взорвется до нашего сигнала. Но взорвется ли теперь, когда мы его подали? Не слишком ли тянем, товарищи?
— Но ведь Питер молчит! — возразил Михайлов. — Сашко, вам не поступало никаких указаний?
Шлихтер потер подбородок — никак не привыкнет, что борода уже сбрита.
— Да, веселого мало: указаний нет… Что ж, давайте еще раз взвесим шансы и будем принимать решение…
— Без коалиционного комитета? — встревожился Кржижановский.
— Глебушка, дорогой, ведь, пока вы навещали профессоров, мы не смогли связаться ни с кем из членов комитета! Что же, ждать, пока поднимут массы они?
— Ну так нужно искать их! Давайте, я снова выйду…
— Нет! Перед вашим приходом мы как раз говорили о том, что сделать это лучше всего Владимиру Викторовичу!
— Да, — с готовностью выпрямился Вакар, похудевший, усталый, но с негасимым огнем громадных темных глаз.
Еще год назад Крупская писала: «…Антон стал примиренцем… находится под влиянием меньшинства…» Но Вакар оказался незаменимым, когда события развернулись. Владимир Викторович в глубине души томился недавним расхождением с большевиками и теперь с готовностью брался за любые сложные дела.
Вот и сейчас было условлено: он даст в «Киевском слове» объективную информацию о требованиях рабочих и студентов, призывающих не складывать рук, и постарается наладить неожиданно прервавшуюся связь с остальными членами коалиционного комитета. Вакар ушел.
— А что с Алексеевым? Ни его, ни вестей… — поинтересовался Кржижановский.
— Увы…
Но, уведомленный ночью связным, Алексеев вскоре появился.
От его облика, от его обветренного лица словно пахнуло металлом и копотью киевских предместий. Все поднялись ему навстречу, и он несколько смущенно, но энергично отвечал на крепкие рукопожатия.
— Ну как там гретеровцы? — этот вопрос был у всех па устах.
Долгожданный гость расстегнул верхние пуговицы косоворотки.
— В сборе. Самоохрана вооружена. Комитет твердый! — Он стиснул и поднял над головой крепкий кулак. — Но я хочу сказать… посоветоваться о другом. — Он повел плотными плечами, как будто чувствуя на них чье-то прикосновение. — Ваше пожелание о расширении связей с другими заводами мы выполняем. Однако… как бы это вам сказать… Нужен центр! Что такое объявленный коалиционный комитет? Многие рабочие так понимают: новая форма межпартийной грызни каких-то господ. Извините, товарищи, но — как оно есть…
— Нет, нет, продолжайте! Это очень важно — как понимают рабочие!
— Так вот и понимают. А вернее — не совсем понимают. Вы же знаете, что многие верят и меньшевикам, и эсерам. Что же, отталкивать таких? Теперь вот между предприятиями… Нужно рабочим как-то сообща посоветоваться о своих нуждах, чтоб легально это было и чтобы не против партийной политики… Вот надо это как-то увязать!
— Посоветоваться, говорите? — ответил раздумчиво Шлихтер. — На днях было обсуждено полученное из Петербурга известие. Там тринадцатого октября созвали Совет рабочих депутатов. В него, если мы правильно поняли зашифрованную телеграмму, принятую железнодорожниками, ЦК РСДРП делегировал даже Ленина.
Лицо Алексеева просветлело:
— Вот бы и нам… По их примеру…
— Возьмитесь еще и за такое дело. Пусть рабочие избирают своих представителей, депутатов в подобный Совет, а на платформу большевизма будем выводить его сообща.
Утром 18-го Ксения куда-то вышла из дому. Вернулась неожиданно радостной.
— Ниночка, дочка, беги к Яновским, там должен быть Александр Григорьевич! Гос-споди, может, все благополучно окончится: указ от царя какой-то вышел… о свободе.
— О какой свободе? — по-взрослому серьезно спросила девочка.
— Ну… не знаю, какая там у царя свобода, но люди даже целуются на улицах — чудно смотреть! Беги, беги, велено тебе передать.
Ксении нестерпимо хотелось самой ринуться на улицу, но нельзя, нельзя оставить квартиру пустой.
Дома у Яновских была только прислуга. Она сообщила Нине, по какому адресу ей следует идти дальше. Нина ни о чем не спрашивала, только подумала: «Свобода, а у дяди, выходит, снова игра в прятки».