Идти пришлось недалеко. Дверь открыла какая-то девушка, румяная, с возбужденным взглядом.
— Вы к кому?
— К дяде.
— Понятно. Вы Нина? А я Феня. Пойдемте…
В большой комнате окруженный молодыми людьми стоял Шлихтер. Он сразу же увидел племянницу, пошел ей навстречу, обнял и поцеловал.
— Вот и прекрасно, что ты с нами! Иди туда, — он указал пальцем на другую дверь. — Там дети, будь с ними.
В детской творилось что-то необычайное. Здесь кроме детей Шлихтера было еще несколько подростков, все они о чем-то шумно и весело говорили. Подбежал Сергуша, схватил Нину за руку и, ничего не объясняя, потащил к столу. На нем возвышались две горки красных лент и сделанных из них бантов.
— Я буду вот так держать пальцы, а ты наматывай на них ленточки и завязывай посредине бантиком, — Сергей выставил перед собой указательные пальцы.
Скоро сюда заглянул Александр.
— Ну-с, наша техническая группа, уже заканчиваете? Вот и отлично! Стойте, стойте: а что же вы себе не прикололи?
Он начал прикреплять к одежде ребятишек розетки. Затем из черной косы Нины вытащил коричневую ленту и вплел красную, завязав на конце пышным бантом.
Но тут распахнулась дверь, двое мужчин с порога громко позвали:
— Александр Григорьевич, все в сборе!
С лица Шлихтера сразу же сошла добрая улыбка, оно сделалось строгим и даже чуть торжественным.
— Дети, — произнес он негромко, — оставайтесь пока здесь. Темурка, Сергуша и ты, Ниночка, будете выполнять все, что скажет наша любезная хозяйка, — он немного помолчал и добавил: — Может быть, маму вы увидите раньше, чем меня… Будьте молодцами, наши юные товарищи! — последние слова относились уже ко всем, кто оставался в комнате, на их лицах сияла радость причастности к чему-то необычайно важному.
Выходить за ним Александр детям не разрешал. Они только услышали, как откуда-то с улицы, хотя окна выходили во двор, долетело раскатистое «Ура-а!».
— Конституция! Конституция! — Несмотря на раннее время, разносчики либеральных газет размахивали еще пахнувшими типографской краской телеграммами-плакатами. На листах самым крупным и самым красивым шрифтом было набрано это магическое слово: «Конституция».
— Покупайте агентские телеграммы! Берите в редакциях бесплатно! Конституция-а!..
…Глава Украинской радикально-демократической партии Чикаленко отступил несколько шагов в глубь своей комнаты. Воздел руки кверху так, что опустились к локтям манжеты широких рукавов вышитой сорочки.
— Ласково прошу, добродии, в дом!
— Христос воскресе! — с такими словами переступили порог лидеры националистического движения Ефремов, Левицкий. — Вот и над нашим многострадальным краем засияла заря свободы!
Все начали лобызаться.
…Прокурора Киевской судебной палаты Лопухина телефонистка соединила с начальником губернского жандармского управления.
— Считаю своим долгом предложить вам освободить как можно больше привлеченных в последние дни к дознанию…
— Долгом перед кем, господин прокурор?
— Перед государем и перед потрясенной смутами Россией!
— Не совсем понимаю вас, господин прокурор. Не благоразумнее ли повременить? Смею заметить, даже мы еще не вполне восприняли содержание высочайшего манифеста, а как поведут себя смутьяны?..
…Перед университетом быстро росла толпа студентов и рабочих, лавочников и даже домохозяек. За толстыми красными колоннами портика, на возвышении уже собралась часть членов коалиционного комитета.
В это время рабочие Муза и Левицкий, разгоряченные событием, усаживали на дрожки Шлихтера, немало смущая его подчеркнутой, хотя и искренней заботливостью.
Вороной рысак быстро вынес экипаж на Бибиковский бульвар. Александр еле успевал разглядывать празднично оживленных людей.
— Стойте, братцы, стойте! — вдруг воскликнул он, схватив товарищей за плечи.
Те удивленно взглянули на него.
— Сейчас я вернусь, только забегу на телеграф! Увидев вывеску телеграфа, он решил открытым текстом уведомить о себе Евгению по одному из легальных адресов, где она могла бы находиться.
Из окошек выглядывали радостные лица телеграфных чиновников,
Кто-то узнал Шлихтера (наверное, видел на каком-то митинге) и громко возгласил;
— Приветствуем вас со свободой! Так хочется на улицу, к людям, да работа… Где и когда будут собрания?
— Прошу к университету!
А улица все более пьянела.
— Конституция! Победа! — слышалось отовсюду. Отовсюду, но не от всех.