Кенникот взял у Джексона Элдера его бело-рыжего сеттера, добродушного пса, который все время вилял пушистым, серебрившимся на солнце хвостом. Когда они тронулись, пес стал лаять и кидаться на лошадей, пока Кенникот не взял его в шарабан, где он уткнулся мордой в колени Кэрол и высовывался только для того, чтобы поиздеваться над фермерскими дворнягами.
Серые лошади выбивали копытами такт по твердой проселочной дороге: «Та-та-та-там! Та-та-та-там!» Час был ранний, свежий воздух звенел, изморозь сверкала на золотистых плетнях. Когда теплые лучи солнца превратили жнивье в сплошной желтый ковер, они свернули с дороги на поле через ворота одной из ферм. Шарабан неторопливо подпрыгивал по неровной земле. Скатившись под уклон, они потеряли из виду дорогу. Было тепло и тихо. В сухой стерне стрекотали кузнечики; над шарабаном мелькали блестящие мушки. Умиротворенное жужжание наполняло воздух. Вороны медленно летали и перекликались в небе.
Спустили собаку, и, попрыгав от восторга, она принялась рыскать взад и вперед, взад и вперед по полю, опустив нос к земле.
— Это ферма Пита Рустада, и он говорил мне, что видел на прошлой неделе небольшой выводок ярдах в сорока к западу от дома. Может быть, и нам повезет! — блаженно улыбнулся Кенникот.
Затаив дыхание, Кэрол следила за собакой и вздрагивала, как только та останавливалась. У нее не было желания убивать птиц, но она хотела войти в мир Кенникота.
Собака сделала стойку.
— Ей-богу, она взяла след! Идем! — крикнул Кенникот.
Он выпрыгнул из шарабана, закрутил вожжи за гнездо для кнута на козлах, одним рывком спустил на землю Кэрол, схватил ружье, вложил в него два патрона и большими шагами поспешил к неподвижно застывшей собаке. Кэрол торопилась за ним. Сеттер, подрагивая хвостом, стал красться вперед, почти касаясь брюхом жнивья. Кэрол волновалась. Она ожидала, что вот-вот взлетят тучи больших птиц, и напряженно смотрела вперед. Но пришлось пройти за собакой около четверти мили. Они поворачивали, возвращались, вскарабкались на два невысоких пригорка, перебрались через поросшее травою болотце, пролезли сквозь изгородь из колючей проволоки. У Кэрол, привыкшей ходить по тротуарам, очень устали ноги. Земля была кочковатая, жнивье — колючее, с пробивающейся травой, чертополохом, кустиками клевера. Кэрол еле плелась и часто спотыкалась.
— Смотри! — долетел до нее голос Кенникота.
Над жнивьем поднялись три серые птицы. Круглые, пушистые, как огромные шмели. Кенникот прицеливался, взводя ствол. Она страшно заволновалась: почему он не стреляет? Птицы сейчас улетят. Вдруг раздался грохот, еще раз, и две птицы, перевернувшись в воздухе, мягко упали на землю.
Когда Кенникот показал ей птиц, она не увидела и не ощутила крови. Эти кучки перьев были так нежны и совсем непомяты, ничто в них не говорило о смерти. Кэрол смотрела, как ее победоносный супруг сунул их во внутренний карман, и пошла за ним назад, к шарабану.
В это утро они больше не нашли куропаток.
В полдень они въехали на ферму. Кэрол впервые в жизни побывала в этой деревне на одну семью. Ферма представляла собою белый дом без крыльца, если не считать низкого и очень грязного входа с задней стороны, красный с белыми углами овин, силосную яму из глазурованного кирпича, бывший каретный сарай, обращенный теперь в гараж для «форда», некрашеный хлев, птичник, загон для свиней, конюшню, амбар и решетчатую оцинкованную железную вышку ветряной мельницы. Двор был покрыт плотно утрамбованной желтой глиной. На нем не росло ни деревьев, ни травы; повсюду валялись ржавые лемехи плугов и колеса отслуживших свой век культиваторов. Затверделая, истоптанная грязь, как лава, заполняла свиной закуток. Дверь дома была покрыта засохшей грязью. Крыша по углам и вдоль стрех проржавела, и рожица ребенка, глазевшего на приезжих из кухонного окна, была вся перепачкана. Но за забором виднелась клумба пурпурной герани. Степной ветер был словно струящийся солнечный свет. Сверкающие металлические крылья ветряка вращались с веселой песенкой. Где-то ржала лошадь, кукарекал петух, стрижи влетали и вылетали из хлева.
Из дома вышла маленькая, худенькая женщина с белыми, как лен, волосами. Она говорила со шведским акцентом, не монотонно, как англичане, а растягивая слова с каким-то лирическим припевом.