— Это ты написала? — задает риторический вопрос Бельский-старший. — Молодец какая!
— Да, и теперь буду вести колонку на постоянной основе, — гордо вскидываю голову я.
— Ого! И это правда кто-то читает? — удивлённо спрашивает папа, а я понимаю, что моя улыбка до ушей начинает медленно сходить на нет. В его голосе нет издёвки или сарказма, он правда не понимает. И от этого не менее обидно. Конечно, журналистская деятельность — это не писать научные трактаты по физике. Её можно особо и не воспринимать всерьёз.
Впрочем, как и меня.
— Да, читают, — сухо отвечаю я. Уже жалею, что поделилась. Хотела рассказать, как мне это важно. Что это первый по-настоящему значимый шаг на пути к моей журналистской деятельности, но понимаю, что это бессмысленно. Он просто не поймёт.
— Ничего себе. Тогда поздравляю, доча, — Юрий Вениаминович явно немного растерян, но вновь одаривает меня своей фирменной широкой улыбкой. Она должна была немного разрядить обстановку, но почему-то мне не становится легче. Я смотрю на него и вроде бы радуюсь, что мы наконец, увиделись… Но всё равно не могу прогнать мысль, что порой самые близкие люди максимально далеки от нас. Как будто мы вращаемся на совершенно разных орбитах, и никогда ни при каких обстоятельствах не пересечёмся, и не сможем понять друг друга до конца.
На что я надеялась? Что мне уделят чуть больше своего драгоценного времени, чем обычно? Что это достойный повод? Пожалуй, тогда я точно ошиблась с мечтой. Или с семьей. Это уж как посмотреть.
И ведь понимаю, что он не со зла. И совсем не хочет меня обидеть, даже сейчас, когда вновь начинает рассказывать про свои конференции и научные труды. И от этого становится ещё паршивее. Отец уже отложил журналы на самый край стола, от чего они смотрелись там, как забытый ненужный хлам, который по ошибке зачем-то оставили на столе предыдущие посетители.
— И поэтому ректор попросил меня приехать, ну и конечно же я не мог отказать…
Точно посторонний зритель продолжаю наблюдать, как увлечённо отец рассказывает что-то о сегодняшнем мероприятии. Он даже не замечает, как задевает рукой один из журналов, и тот с тихим шелестом падает вниз. Равнодушно смотрю на его полёт. Перевожу взгляд на отца и понимаю, что если сейчас опять промолчу, то меня просто разорвет изнутри. Но нельзя же вот так сразу за пять минут вывалить на человека все скопившиеся обиды. Так с чего же начать? С чего?..
— Пап, а почему вы с мамой всё-таки вместе? — в очередной раз резко я меняю тему. Но на этот раз выбор был настолько неожиданный, что Бельский-старший замирает с вилкой в руках, забывая донести её до пункта назначения.
Глава 9
Ну а что? Вполне себе резонный вопрос, который я наконец-то созрела задать к своим двадцати двум годам. Семья у нас, мягко говоря, была нетипичная. И родительской поддержки мне всегда не хватало несмотря на всё то, что старались дать нам с Катей бабушка и дедушка.
— Это очень странный вопрос, — кашлянул отец, с удивлением взирая на меня. Кажется ещё немного и он будет готов потрогать мне лоб, проверяя нет ли у меня жара.
— Почему? Вы ведь много лет практически не живёте вместе, постоянно в командировках, — упрямо гну я свою линию.
— А это так важно? Жить вместе двадцать четыре на семь на одной территории?
Юрий Вениаминович явно сбит с толку.
— Не знаю, пап, это ты мне скажи. Всё-таки это у тебя за плечами многолетний опыт супружеской жизни, — усмехаюсь я, медленно крутя в руке хрустальный бокал. Задумчиво наблюдаю как остатки воды переливаются по его граням.
— Для нас с Марго нет никакой проблемы в расстоянии. Тем более в наш век высоких технологий. Я даже сейчас могу тебе рассказать, как прошёл её вчерашний день, и в чём сегодня она была одета на ланче, — я невольно округляю глаза от услышанного. Почему-то мне никогда не приходила в голову мысль, что родители настолько тесно общаются. — А на тех выходных я летал к ней. Погуляли по Центральному парку. Много шутили, смеялись… она зачем-то меня на лошадях этих дурацких уговорила покататься.
Я не смогла сдержать улыбки, услышав историю про катание на лошадях. Мама в своём репертуаре.
— Лизок, и к чему все эти вопросы? Это ведь не просто так?
— Хочу… разобраться в природе любви, — задумчиво протягиваю я. Кажется, разговор зашёл совершенно не туда. И самые острые вопросы я так никогда и не решусь задать. — Есть ли она вообще эта любовь? И живёт ли она больше трех лет?
— Конечно да! — с непоколебимой уверенностью заверяет папа. И следом подвергает меня в лёгкий шок, проявляя чудеса невероятной проницательности и эмпатии. — Доча, если у вас не срослось с Лёшей, это вовсе не значит, что на свете нет любви. Или у неё есть какой-то определённый срок годности. Это всё-таки не йогурт в магазине, который ты выбираешь вслепую! Я знаю, что однажды ты обязательно встретишь своего человека. И вы будете творить с ним свою реальность, и сами решать, что для вас будет правильно. Даже если все вокруг будут считать иначе.
— Па, да ты у меня оказывается романтик, — смеюсь я. Но его слова что-то глубоко задели у меня внутри.
— Это будет наш с тобой секрет, — подмигивает Юрий Бельский.
А я всё-таки решилась задать ещё один вопрос:
— И ты никогда ни о чём не жалел? Что все сложилось именно так?
— Ни одного дня, — честно признался папа. Даже ни секунды не раздумывая. В его системе координат речь шла исключительно о маме. И неверное об их маленькой нетипичной семье, в которой нам с Катей особо не было места…
Продолжать разговор было бессмысленно. Обед подходил концу, как и мои силы, чтобы сохранять спокойный доброжелательный вид. Когда на самом деле внутри меня бушевала буря. В очередной раз посчитав до десяти и обратно, я поднялась и попрощалась с отцом, напоследок чмокнув его в щёку. Так было правильно. А весь свой негатив я могу выплеснуть потом подальше и от родных, и от десятка посторонних глаз.
Разомкнув объятия, я наткнулась взглядом на только что вошедшую в ресторан Ипатову. Не знаю, что сейчас подумала Настёна, но в её глазах промелькнуло и недоумение, и какое-то презрение. А ещё чётко прослеживалась обида, точно я обманула её ожидания.
Боже, неужели она действительно подумала, что папа мой тот самый таинственный поклонник, который прислал цветы? Если это так, то Ипатова явно не в себе! И её ждёт от меня большой подзатыльник!
Настя резко меняет траекторию и идёт к самому дальнему столику. Лишь бы не проходить рядом со мной.
В груди поднимается раздражение, но я лишь закатываю глаза и направляюсь к выходу. С Ипатовой будем разбираться потом. В голову приходит запоздалая мысль, что мои журналы так и остались лежать на полу в ресторане. А зная папу с его рассеянностью, вряд ли он заметит их и решит мне потом вернуть.
Ну и плевать. Да кому нужны эти жалкие статейки? Кто это всё вообще читает…
Я понимала, что снова завожусь. Но обжигающей ярости в моей груди не дал разрастись телефонный звонок.
И что за смертник решил меня сейчас побеспокоить? Достав из сумки разрывающийся гаджет, я увидела на экране знакомый номер. Корсаков.
Вот только тебя мне сейчас не хватало, иуда, для полного счастья!
— Да! — гаркнула я в трубку, сходя вниз по ступеням. Кажется, даже голуби, невозмутимо восседавшие неподалёку, на всякий случай решили смыться подальше от моего грозного вида.
— Привет. Не поверишь, я тоже безумно рад тебя слышать.
— Ты по делу или как? — стукнуть бы его за этот до неприличия довольный голос. Только пока ещё не изобрели способ, как можно силой мысли покалечить собеседника на другом конце провода. Между прочим, серьёзное упущение.
— Да так… хотел поинтересоваться, как твои дела?
Нет, он точно смертник!
— Как мои дела? Нормально мои дела! Просто замечательно! — буркнула я в трубку, злобно отстукивая каблуками в сторону офиса.
— Что-то я не пойму по голосу. Это ты мне о делах рассказываешь или решила проклясть до седьмого колена? — пытается разрядить обстановку Саша. — Лиз, кто тебя так расстроил?