Кавальканти сказал, будто бы недовольно, а на самом деле — Каспер это знал — сгорая от желания:
— Здесь что ли?
— Не-е-е-ет, — игриво протянул юноша, подхватывая директора за галстук. — У тебя.
— В спальне?
Касперу не понравился его тон. Почудилась в нём какая-то нотка недоверия.
Как можно более непринужденно он сказал, притягивая мужчину к себе:
— В душе.
Кавальканти подчинился движению Каспера и приблизился к его лицу. Один глаз директора был в блаженстве прикрыт, а второй, не мигая, смотрел прямо на парня — каждый раз этот кукольный взгляд пробирал его на мурашки. Никак не получалось привыкнуть.
— Мы еще никогда не были в душе, — шептал Каспер в его губы. — Только ты и я…
— И вода, — промурлыкал Кавальканти, прямо как кот.
— Да-а… Я буду мокреньким для своего папочки…
Касперу стоило усилий сдержать гримасу отвращения на лице, когда он произносил эту фразу, но именно она была решающей. Захлопнув крышку ноутбука, Кавальканти, перегнувшись через стол, вцепился — именно вцепился, другого слова Каспер к этому действию подобрать не смог — в губы юноши своими губами, и с жадностью, измазывая его рот слюной, начал целовать.
В такие моменты Каспер жалел, что он именно биоробот. Страх, что его стошнит, подстегивал тошноту еще сильнее.
Когда они выходили из кабинета, Каспер, закрывая дверь, стукнул по ней два раза. Два раза — значит, можно идти за ним. Один раз — что-то пошло не так, идти нельзя. В темноте коридоров тут и там, вжавшись в стены, стояли ученики «Люксферо».
На четвертом этаже, когда Кавальканти остановился перед дверью, Каспер напрягся: это был решающий момент. Он знал: где-то за ним, по пятам, идут Алек и Иво — должны идти, они так договаривались. Он их не видел, не слышал и не чувствовал: это было хорошо — им нельзя попадаться. И в то же время это заставляло нервничать: а вдруг не идут? Вдруг всё пошло не по плану? Он уже устал проходить через этот ад ради ничего. Каждый раз он ждал за свои муки обещанного спасения, а спасение не приходило.
«Хоть бы дети не подвели», — устало думал он про ребят, младше его всего на два-три года.
Он действительно чувствовал себя старше, гораздо старше остальных. Год в «Люксферо» кого угодно сделает взрослым — если, конечно, получится выжить.
Кавальканти открыл комнату и зашел первым. Каспер — следом, придерживая дверь рукой: нельзя было позволить ей захлопнуться, пока там, с другой стороны, кто-нибудь не схватится за ручку.
Это был почти цирковой маневр: одной рукой он притянул Кавальканти к себе и жадно поцеловал в губы, намеренно отворачивая от двери, а другой — удерживал ручку буквально в миллиметре от рокового хлопка.
В голове в раздражении повторялось: ну где они, где они, где они…
Он почувствовал, как с той стороны кто-то легонько потянул дверь к себе, давая понять: мы здесь.
Каспер невольно улыбнулся — и это движение губ директор принял за искреннее удовольствие. Хмыкнул, подтягивая юношу к себе:
— А ты сегодня ненасытный. С порога начинаешь…
С облегчением убирая руку от двери, Каспер запустил пальцы под ремень директорских брюк — заранее зная, как сильно это действие отшибет в Кавальканти способность думать. Мужчина противно рыкнул Касперу в ухо, сжал его ягодицы и приподнял, вынуждая обхватить его ногами за талию.
Когда спина Каспера врезалась в дверь лифта, они уже ехали наверх — в спальню. Кавальканти, покрывая взмокшую шею поцелуями, раздевал юношу на ходу.
— Ты аж вспотел от возбуждения, — заметил он.
«Это от страха», — обреченно подумал Каспер.
В спальне Кавальканти начал действовать грубо: бросил его на кровать, наползая сверху, и юноша, перепугавшись, на миг растерял навыки имитации возбуждения. Отодвигаясь — так быстро, что можно было заподозрить неладное — Каспер дрожащим голосом напомнил:
— А как же душ?..
— Неудобно, — прорычал директор, впиваясь в бледную кожу Каспера, как вампир.
Юноша отстранился, стараясь говорить с мягким напором:
— Но ты обещал.
Директор, отстав от шеи, выпрямился. Искусственный глаз, который обычно смотрел не туда, куда нужно хозяину, в этот раз замер точно на лице Каспера.
— Я не обещал, — холодно произнес директор.
Каспер переглотнул: всё стало идти не по плану.
— Да, но я просил… — растерянно ответил он. — И… ты же знаешь, я тебя редко прошу…
Зная, что следующие слова могут стоить ему целостности кожного покрова, он всё-таки сказал их:
— Я редко прошу тебя удовлетворить мои желания…
Никогда не просил, потому что никогда не желал.
— …но они у меня тоже есть, — проговаривал Каспер, отмечая, что директорская рука не потянулась к электрошокеру. — Я так хочу, чтобы ты взял меня именно там… Я давно об этом мечтаю…
Каспер, казалось, еще никогда так нагло, так откровенно не лгал. Но Кавальканти слушал эту ложь, как самые сладкие речи, и расплывался в похабной улыбочке.
Хлопнув Каспера по ягодице, он подмигнул ему:
— Ну, пошли.
Наконец-то: ванная комната. Каспер тут же включил воду, чтобы отвлечь Кавальканти фоновым шумом, и притянул директора к себе: нужно его раздеть. Голые люди чувствуют себя беспомощно.
Каспер тоже был почти голый: стоял на холодном кафеле в одних трусах — рубашка валялась где-то около кровати, а брюки Кавальканти стянул с него еще в лифте. Но ему не привыкать чувствовать беспомощность. За год в «Люксферо» они с ней крепко породнились.
Под тяжелым пиджаком скрывалась кобура с пистолетом — Каспер уже не первый раз брал кожаный чехол в руки, стягивал толстые ремни с плеч, снимая оружие с директора. Настоящий пистолет с настоящими патронами. Кавальканти говорил: «Этим мразям нужно целиться в затылок. Иначе они не умирают».
Он повесил кобуру на крючки для полотенец, как легкомысленную безделушку, и взялся за ремень брюк: расстегнул, дернул ширинку вниз и спустил огромные, как парашюты, штаны на пол. Невольно отметил, что мог бы поместить обе ноги в одной штанине его брюк. Следом за брюками на пол полетели трусы, в последнюю очередь — рубашка. Носки с подтяжками Кавальканти снял сам и, выпрямившись, оказался перед Каспером во всей своей отвратительности: грузный, широкий, с курчавыми волосами по всему телу, напирающий животом и грудью.
Юноша, сглотнув, покосился на пистолет, и прошептал:
— Заходи в душевую. Я за тобой, — и он взялся за резинку трусов, сделав вид, что намерен снять их.
Пистолет на крючках не давал ему покоя.
Он думал об этом тысячи раз. Тысячи. Казалось, решение лежало перед ним: одно нажатие могло подарить освобождение. Но первое время он не знал, где оно — освобождение. Не знал, где выход. А когда попал сюда, в спальню, вид из окон которой открывался на бескрайнюю тайгу, понял: бежать просто некуда. Он не понимает, где он. И пейзаж, так тщательно оберегаемый Центром «П» от глаз учеников, не давал ему никаких ответов: лес на многие-многие километры вперед и назад.
Можно спрятаться в лесу. Но что потом? Его несовершенная конструкция тела заставляет его чувствовать голод, боль, страх — с таким набором недостатков тяжело выживать в одиночку.
Иногда он думал о совсем фантастичных вариантах: может, Феликс — хороший? Может, если поговорить с ним по душам, он выпустит его? Может, даже уйдет с ним — он бы согласился и на это. Но сколько ни приглядывался к директору, не находил в нём ни страха, ни тоски, ни сострадания, ни сожаления — ничего, чем люди наделили его, Каспера, чтобы он походил на человека, ничего этого он никогда не видел в людях.
Когда Кавальканти переступил бортик душевой, вставая под струи воды, Каспер помнил единственный урок, который тот ему преподал.
Этим мразям нужно целиться в затылок. Иначе они не умирают.
Алек и Иво спрашивали: как он планирует выбраться? Они — через окно, а он, оставшийся один на один с директором — как? Он ухмылялся, кидая небрежно: «Я разберусь».
Хорошо, что его научили стрелять.
Метнувшись к стенке с крючками, он вырвал пистолет из кобуры и выкинул руку вперед. Торопливо опустил предохранитель вниз, оттянул затвор до упора назад, и Кавальканти обернулся на звук.