— Завтра ты будешь в школе, — напомнила она. — Тысячи детей по всей стране мечтают о таком шансе, а тебе он выпал. Почему ты не счастлив?
— Я был счастлив, пока с родителями всё было в порядке, — грубовато ответил Алек.
— Я же тебе пообещала: с ними всё будет хорошо.
Алек хмыкнул. Папа говорит, нет больших лжецов, чем те, кто сидят у власти, но мама говорит, нельзя вслух повторять то, что говорит папа. Поэтому мальчик промолчал.
Госпожа Симона, впрочем, его поняла.
— Хочешь посмотреть записи с камер?
Алек удивился такому предложению, но кивнул. Он ожидал, что его уведут в мониторную комнату, но женщина, нажав кнопку на углу столешницы, сказала:
— Запись с камеры, пожалуйста.
Алеку показалось странным, что она не уточнила, какая именно нужна запись, но дальнейшее произошло так быстро, что он не успел подметить эту странность вслух, а потом и вовсе о ней забыл.
Едва начальница Центра «ВМ» отдала команду, в кабинет вошел военный (одетый в точности, как те военные у границы, но без патронташа) и положил перед Алеком VR-очки. Помедлив, как бы спрашивая этим разрешения, мальчик закрепил очки на голове, погружаясь в темноту, и стал ждать.
Когда перед глазами появились его родители — точно они, Алек бы ни с кем не перепутал — мальчик вздрогнул. Вот папа и его ненавистная персиковая рубашка — он всегда жаловался, что у неё колючий воротник и «странный оттенок», но пришло время всё бросать и бежать из дома, и отец выбрал именно её — наверное, потому что мамин подарок. Алек узнал его круглые очки, с темнеющими на солнце стеклами, и появляющуюся на макушке лысину — можно и не заметить, если не наблюдать, как волосы редеют день за днем. А рядом мама и её привычные, несколько суетливые движения, по которым Алек еще в детстве научился определять мамино настроение: если теребит ремешок сумочки или поправляет прическу (на её коротких, кудрявых волосах, поправляй не поправляй, а толку не будет), значит, нервничает.
Ему показалось, они так близко, что он может дотронуться до папиной рубашки, взять маму за руку — и он действительно вытянул к ней руку, но, быстро опомнившись, стыдливо опустил её обратно. Родители выглядели уставшими и расстроенными — Алек редко видел их такими, особенно отца. О чем-то коротко переговорив друг с другом, они сели в Моретту и уехали — сами по себе, без преследователей. Алек видел это своими глазами — потом он будет говорить об этом с такой же страстью, с какой доказывал отцу про роботов-убийц: «Я видел запись!».
Но тогда его это успокоило. Обрадовавшись, что семья в безопасности, он снял очки с головы и, на всякий случай, уточнил:
— Значит, всё в порядке?
Госпожа Симона кивнула. Военный, забрав у Алека очки, покинул кабинет.
— А о чём их спрашивали?
Она опять улыбнулась одними губами:
— Просто формальная процедура. Мы допрашиваем всех, кто подъезжает к границе. Тебе не нужно об этом беспокоиться.
Каждый раз, когда она говорила, что ему не нужно о чём-то беспокоиться, Алек начинал тревожиться сильнее. Похоже, она тоже это чувствовала.
— Скоро ты будешь в школе, у тебя начнется новая жизнь, — напомнила госпожа Симона. — Это единственное, что должно тебя волновать.
— Я смогу видеть родителей?
Она поджала губы, но не потеряла улыбки:
— Думаю, это решаемый вопрос.
Его продержали в Центральном здании КПП №2 всю ночь, предоставив только плед и неудобную подушку. На утро Алек чувствовал себя помятым, но счастливым от того, что вчерашний день закончился.
Электролёт собирал учеников у здания аэровокзала — до него Алек доехал вместе с сотрудниками Центра «П». Когда по обе стороны от юноши сели вооруженные люди в масках, Алек инстинктивно вжался в кресло. Госпожа Симона, вышедшая его проводить, доброжелательно объяснила: «Это для охраны».
Работники государственных служб пользовались «Ястребами» — беспилотными летающими машинами, способными подниматься в высоту выше, чем на тридцать метров (а значит, летать из города в город), но не выше, чем на пятьдесят (забор на государственной границе был ровно пятьдесят метров). До этого Алек не бывал в таких технологичных автомобилях, и первые минуты полёта завороженно смотрел на сенсорную панель управления, со стремительно меняющимися цифрами набора скорости и высоты. Сто двадцать! Они летели со скоростью сто двадцать, хотя для простых людей максимально допустимая скорость — сто. Он бы спросил: «А это не нарушение?», только кого об этом спрашивать? Военные рядом с ним выглядели, как манекены, и явно не желали, чтобы Алек с ними заговорил. Еще раз опасливо оглядев мужчин, Алек сглотнул сгустившуюся от волнения слюну и посмотрел в лобовое окно.
Названная в далекие доинновационные годы Зелеными Садами, столица Полонии уже давно не соответствовала своему имени. Вырубка садов началась здесь, когда Алек был еще ребенком, и продолжалась до сих пор — необходимость в этом объяснялась перестройкой инфраструктуры под летающие автомобили. Мама, которая работала ландшафтной архитекторкой, в те годы лишилась работы, и они с папой ходили на несанкционированные митинги, после чего сидели пятнадцать суток в тюрьме. Алек вспоминал те дни с удовольствием: пока родители были за решеткой, он веселился с робо-няней, позволяющей брать за обедом пять конфет, вместо трех, потому что у неё был какой-то сбой в коде. Но потом робо-нянь запретили, и в следующий раз, когда родители сидели пятнадцать суток в тюрьме (за незаконное применение робо-нянь), Алек находился в Государственном Учреждении Временного Содержания Несовершеннолетних.
Таким образом, в городе почти не осталось ни садов, ни высотных построек: все исторические здания были снесены, как мешающие прогрессу. Теперь небо над Зелеными Садами было устлано воздушными тоннелями для машин, а дома разрешалось строить не более двух этажей в высоту. Это правило распространялось на всех, кроме органов власти — все государственные подразделения были высотными и располагались в бесполетных зонах.
От «Ястреба» до электролёта Алека сопровождали военные. Наставив ружья в спину, они следовали по пятам, и юноша чувствовал, как дуло одного из автоматов касается волосков на затылке.
Парень попытался пошутить:
— Не очень-то это похоже на охрану…
Никто не засмеялся. Военный, что стоял правее, болезненно ткнул Алека дулом в затылок, вынуждая отвернуться. Алек мысленно уговорил сам себя: «Таковы правила».
В школе учили: при взаимодействии с сотрудниками государственных служб нельзя сопротивляться, перечить и говорить, когда не спрашивали. Таковы правила.
Когда он начал подниматься по ступенькам электролёта, военные остались позади, и Алек с облегчением выдохнул.
Вход в электролёт перекрывали металлические двери с раздвижным механизмом. Едва он приблизился к сенсорной панели, как приветственное сообщение сменилось надписью: «Одну минуту. Запущен процесс сканирования». Пунктирная линия на экране забегала по кругу, прежде чем сообщить: «Алек Волков. Одобрено. Проходите».
Тяжелая дверь отъехала в сторону, открывая Алеку дорогу в салон.
Внутри оказалось неожиданно тихо для транспорта, который должен доставить учеников в лучшую школу города. Салон выглядел пусто: с десяток разновозрастных детей на более, чем сотню мест. Когда дверь автоматически защелкнулась за Алеком, все ребята неприветливо посмотрели в его сторону.
— Похоже, все нарушители здесь.
Алек повернулся на голос: на одном из первых сидений, закинув ногу на ногу, располагался юноша чуть старше Алека — на рукаве белой рубашки значилась фирменная нашивка «Люксферо»: буквы «L» и «F» под раскинувшимися крыльями ястреба. Буква L была отзеркалена и на нашивке символы выглядели вот так: ⅃F
Сначала Алек подумал про него: ученик! Но, заметив в руках парня планшет (с таким же школьным значком), а на ремне брюк закрепленный дистанционный электрошокер, понял: кто-то из сотрудников.
— Нарушители? — испуганно переспросил он.