В Центре «П» всё понимали. Управление считало Ролана гением, нашедшим спасение от главной беды человечества.
Его ферма, которую он с иронией называл: «Детская Ферма», была фабрикой по производству специальных детей. Детей, которых не жалко.
Это снизит уровень преступлений против настоящих детей, говорил Ролан.
Годы борьбы дали понять, что человеческие пороки неискоренимы. Если мы не можем побороть педофилию, мы должны взять её под контроль.
Ни одно министерство Полонии не взяло на себя ответственность признать, что «Фабрика Детей» существует, и они действительно продают детей-роботов педофилам. Ни один чиновник с высокой трибуны не решился объявить об этом эффективном методе защиты «настоящих детей».
Но, тем не менее, Фабрика была. И Каспер был на ней создан. И Каспера продавали — девятьсот двадцать два раза за пять лет. Потом он стал слишком «старым» и его отправили в утиль — в «Люксферо».
— Это значит, девятьсот двадцать два разных человека, — пояснил Каспер, отвлекаясь от рассказа. — А бывали и те, кто повторялись, я их не подсчитывал. Так что, Волков, не один ты озабочен счетом.
Они сидели на поваленном дереве, как на бревне, и Алек покачивал его ногами из стороны в сторону.
— И это всё с двенадцати лет? — поразился он.
— Увы.
Голова заработала, как счетчик, и мальчик начал молотить, не думая:
— В пяти годах тысяча восемьсот двадцать шесть дней или двадцать семь, если есть високосные. Это значит, ты встречался с новыми педофилами чаще, чем через день. Это же кошмар как много.
— Да, спасибо, что так подробно акцентировал на этом внимание, — со скепсисом произнёс Каспер.
Алек смутился:
— Извини.
— Кстати, всех роботов на ферме делали сразу двенадцатилетними. Они изучили статистику, двенадцать лет — самый популярный возраст у педофилов.
Алек поверить не мог в то, что слышит.
— И в Центре «П» про всё это знали?
— Еще как.
— И Матео Матеосович в курсе?
Каспер не без иронии приподнял правую бровь:
— Ты что, серьезно?
— Ну, мало ли… Но это же преступление! В смысле, связь с роботом — это же нельзя!
— Нельзя всерьёз. А в целях сексуальной эксплуатации — можно. По крайней мере, они закрывали на это глаза ради «своих детей».
Куратор рассказал, что его часто покупал один из телохранителей Матео Матеосовича — и это был его любимый «клиент»: он хорошо с ним обращался, требовал «технически несложные вещи» (Алека передернуло от этой фразы), а самое главное — научил его стрелять из пистолета. Они выезжали в лес, где Касперу разрешалось палить по стеклянным банкам. Многие годы этой связи мальчик воображал, как пристрелит самого телохранителя, но так и не решился.
— Впрочем, ладно, он заслуживал этого меньше других, — заметил Загорски. — Кстати, если хочешь знать, какими «суперспособностями» я обладаю, то у меня вот здесь, — он показал куда-то на уровень горла, — не предусмотрен рвотный рефлекс. Это чтобы было удобней…
Алек поморщился, перебивая:
— Не рассказывай, я понял.
Каспера позабавила его реакция. Улыбнувшись, он объяснил:
— А с электричеством — это апдейт типа. Попросил Кавальканти меня прокачать, мол, удобней следы с камер заметать.
Алек, не зная, как реагировать на всю эту информацию, сдавленно сказал:
— Мне очень жаль. Я и представить не мог… что кто-то может создать ребенка для этого.
Каспер посмотрел на него с усмешкой:
— Всё, что ты «не можешь себе представить», я пережил на своей шкуре. Мне было тринадцать, когда мне засунули горлышко от стеклянной бутылки в задницу, и, поверь, это было не самым худшим. Поэтому не нужно меня учить, как я должен поступать с людьми, ясно? Мне никого из них не жалко.
— Мне очень жаль, — повторил Алек. — Но большинство людей вообще далеки от такого…
— Большинство людей? — вскинулся Каспер. — Посмотри что вокруг тебя! В десяти метрах отсюда труп твоей подружки! Мы вынуждены бежать! И кто решил, что так будет? Старики у власти? Нет, Волков, миллионы людей смотрят на таких, как мы, и им плевать, если завтра нас раздавят под прессом на «заводе по переработке мусора». Им плевать! Думаешь, ненависть — это главная проблема? Дело не в ней, а в равнодушии!
Алеку хотелось закрыться от Каспера руками, как от летящих стрел. Спрятаться, забаррикадироваться, исчезнуть — и ничего этого не слышать, ничего этого не знать. Каспер то вкрадчиво вёл беседу, сидя рядышком, то вскакивал и начинал ходить туда-сюда, убеждая Алека в своей правоте.
Конечно, всё, что он говорил… Всё это было жутко. Алек не знал, что так бывает. И чем больше слушал, тем сильнее сомневался в собственной правде: может ли он судить о людях, если живёт на этом свете всего лишь два месяца?
В конце концов, Каспер прав: почему они вынуждены проходить через всё это — через липовую школу, через побег под пулями, через укрытия в лесу? Если другие люди с этим не согласны, почему они молчат?
А может, они просто о них даже не думают?
Каспер снова сел рядом, подвигаясь к Алеку. Неожиданно взяв его за руку, он сказал:
— Мы должны держаться вместе. Мы должны быть друг для друга, не для них.
Алек опустил взгляд на их сцепленные пальцы. Каспер держался крепко — до побелевших пластинок на ногтях.
— Я нравлюсь тебе, ты нравишься мне, — говорил он. — Мы не можем этому противиться. Всё началось еще до нашего знакомства.
Алеку не верилось, что еще недавно он считал их переглядывания и улыбки, а теперь хотел отсесть от напирающего Каспера на другой конец дерева. Очарованность веснушками и зелеными глазами плохо соседствовала со страхом и дрожью в коленках — Алек не был уверен, что из этой комбинации чувств можно сложить любовь.
В последнее время он всё чаще вспоминал слова Каспера о том, что роботы подвержены психическим расстройствам.
— Просто расслабься и прекрати оценивать, — попросил Каспер. — Другого развития событий быть не могло. Мы связаны.
Алек дернулся, когда лицо куратора вплотную приблизилось к его лицу. Отпрянув, он испуганно спросил:
— Ты что, хочешь поцеловаться?
— Хочу.
— У нас же нет… разрешения, — глупо сказал Алек.
Каспер вопросительно повел бровью:
— На что?
— На гомосексуализм.
Он рассмеялся:
— У нас нет разрешения на жизнь, Волков. Какой еще гомосексуализм?
Алек вспомнил: точно. Теперь эти формальности с ним не работают.
— И что делать?
Каспер улыбнулся:
— Когда тебе нельзя даже жить, это значит, тебе можно всё.
Снова подавшись вперед, он коснулся губ Алека своими губами, а он…
А он вообще-то никогда не целовался. Во всяком случае, таких эпизодов не было в его переписанной памяти, но ощущение чужих губ как будто подсказывало ему, что нужно делать. Он начал отвечать, перехватывая инициативу, и удивлялся сам себе: откуда в нём этот напор, это желание, это отчетливое понимание, что нужно делать?
Словно он узнал это действие.
Словно это уже когда-то было.
Комментарий к Глава 17 Мне сказали, что всё происходящее в работе никакой не R, а NC-17. Поэтому теперь вы читаете НЦу, мои поздравления! Как она вам, кстати? Я на фикбуке НЦу по-другому представлял...
====== Глава 18 ======
Не так уж и сложно оказалось достать талоны.
Пока по одному из смартфонов Каспер заигрывающим тоном разговаривал с неким господином Белозерским, в другом Алек дожидался очереди на подключение к сайту госуслуг. Он был десятым.
Краем уха с тревогой слушал разговор Каспера, и чем дольше тот говорил, тем страшнее Алеку становилось.
Еще в начале разговора (когда Алек был пятнадцатым в очереди), Каспер вёл формальный диалог, никак не сочетающийся с его жутковатым видом робота-убийцы. Почесывая кончик носа дулом пистолета, он беззаботно расспрашивал господина Белозерского о делах, жене, детях и здоровье.
— А она как?.. А вы что?.. Да вы что?.. Ну, ничего себе… Это она зря, конечно…