Некоторые делали карьеру, пуская кровь единоплеменникам и единоверцам. Ну а кто-то всю опричнину прошел, не замаравшись в карательных операциях, но оставаясь честным служильцем государю и отечеству.
Часть видных опричных деятелей понимали свою пользу от сего учреждения, но, по большому счету, неплохо прожили бы и без него. У другой части вся жизнь, карьера и достаток зависели от ее сохранения…
Сумма интересов, целей и достижений главнейших деятелей опричнины дает невероятно пеструю картину. В опричнине видели разное, от опричнины хотели разного, опричнину по-разному защищали, от опричнины по-разному зависели. Соответственно, не была она монолитом. Нет в ней ни единства замысла, ни единства идеалов, ни единства практической деятельности.
Для того чтобы понять, до какой степени эта пестрота не соответствует представлениям о какой-то цельности опричной системы, – не важно, положительно ли воспринимается эта цельность, отрицательно ли, – следует вглядеться в судьбы вождей опричнины. Каждый из них – по-своему незаурядная личность. До наших дней дошло очень мало свидетельств об их словах, мыслях, идеях. Зато источники позволяют реконструировать их карьеру, их действия. А политика и военного человека действия характеризуют гораздо лучше, чем слова…
На истершихся каменных плитах прошлого, если всмотреться, проступает рисунок служебных назначений, удач и поражений на поле боя, материального достатка и семейно-родовых отношений. А рядом выцветшие капли киновари складываются в узор, передающий застывшее навеки эхо казней.
Чего они хотели? Что получили? Чем были вознаграждены и наказаны?
Тут каждая судьба – притча. Следя за ее развитием, обнаруживаешь смыслы, принадлежащие грешной земле. Но вот она приходит к финалу. Тогда всё мимолетное и земное никнет, давая место высокой правде, посланной Отцом Небесным. А уж какая кому из людей XVI века досталась последняя правда, зависело от его собственной души и воли. На могильные камни некоторых из них впору возлагать цветы да молиться об их душах, прося у Бога самого лучшего к ним отношения. У других же до сих пор страшным смрадом несет из-под надгробия.
Они ведь как мы…
Государь. Опричнина глазами царя Ивана Васильевича
Светлые церкви Господни блещут золотыми крестами. Редкие тучки плывут по высокому чистому небу. С литургии выходит воинство, облаченное в одеяния цвета воронова крыла. Разбредается оно по застенкам, по пыточным палатам, и звучат оттуда крики, и кровь растекается от порогов. Великий государь под охраною лучших бойцов созывает всё братство на пир. Там он вершит суд и расправу. То казнит тысячу за изменное дело, то помилует десять тысяч, являя царскую милость. То нахмурится, бровью поведет сурово, то недобро рассмеется, то изречет слово великое и тяжкое, то отпустит шутку, от которой уста смеются, а сердца леденеют. Или вдруг задумается глубоко, и воцарится в чертоге трапезном тишина: кто посмеет прерывать думу государеву? Руки с чашами застынут в воздухе, никто вина не глотнет, не шелохнется. Встанет великий государь да молвит негромко: «Было мне видение… Завтра поутру идем на Новгород. Гой-да, братия!» Тут вся палата откликнется, как один человек: «Гойда! Гойда!»
Плывет-тянется над Александровской слободою малиновый звон…
Примерно так представляет себе опричнину большинство образованных русских нашего времени. Нечто величественное и ужасное. Нечто выросшее из истинно русской почвы, где в равных пропорциях смешались деспотизм, святость и скоморошество. Нечто пугающее и, одновременно, завораживающее взор, сквозь века притягивающее умы и сердца людей.
Так вот, всё это чушь от первого до последнего слова. Образ яркий, но совершенно бессмысленный.
Крики, звон, брови, видения, пиры, кровища, да еще и святость какая-то… жуткая чушь.
Прозаическое слово «служба» гораздо точнее отражает суть опричнины, чем целая гора романтического антуража, годного лишь для авантюрных романов. Любой русский дворянин XVI века – от провинциального «сына боярского»[1]до великородного князя-Рюриковича – обязан был служить с отрочества до гробовой доски. Освобождение от службы «выписывалось» лишь по очень уважительным причинам: служилец дряхл, увечен, тяжело болен или оказался в неприятельском плену. И опричнина для многих тысяч наших дворян, вне зависимости от их знатности и богатства, выглядела прежде всего как новая система служебных отношений. А уж потом всё остальное, в том числе и звон с кровищей…
1
«Сын боярский» XVI–XVII веков – это не сын боярина, это всего-навсего общее обозначение одного из низших слоев дворянства.