Годы уходят, воспоминания остаются навсегда, и их не заменить. Каким бы ни было впечатление: плохим или хорошим, оно вгрызается в память, словно заноза в человеческую плоть. Мы живём этим, и слаб тот человек, который мечтает забыть прошлое.
Я шёл и мысленно представлял себя на месте мамы. Мелким шалуном, только-только начинающим жизнь в большом и грязном мире. Я был беззаботным и не ведал преград. Какие преграды, когда крепкие руки отца подкидывали тебя, как ветер пушинку! Легко и непринуждённо – папа брал награды по тяжёлой атлетике и подбрасывал меня. Легко и непринуждённо – папа казался героем из комиксов. Детство виделось бесконечным, а не успел оглянуться, как тридцатилетие маячит на горизонте, и пора задуматься о свадьбе, о наследнике, о жене.
Решение сложилось само. Я подмигнул отцу, сжал крепче мамин локоть, и прогулочным шагом мы направились к новым переменам. Душа успокоилась и трепетала.
Как тогда, в детстве…
Гимназия для умников
Единственный друг Костя Лазарь умер глупой смертью. Бежал по московскому переулку, хлюпая разбитыми кроссовками по лужам, и попал под полицейскую пулю. Пуля снесла половину черепушки и вонзилась в кирпичную стену. Лазарь, кувыркнувшись, рухнул на асфальт и притих. Без крика, как настоящий мужик.
Когда Лазаря не стало, привычный распорядок дня прекратился. В одиночку трудно доставать пропитание и одежду, а ходить с протянутой рукой Дима Шкет не привык. Украсть – да, прикарманить – легко, он был согласен жить впроголодь и питаться быстрорастворимой лапшой за семь рублей, но просить у прохожих – нет, никогда. Лазарь не простил бы ему слабости.
Они познакомились с Костей на Казанском вокзале год назад. Шкет гулял по перрону в поисках добычи (простачка, у которого легко отбить денег, или зеваки с открытым карманом) и наткнулся на шустрого паренька одиннадцати-двенадцати лет. Паренёк насвистывал песенку, ходил вдоль вагонов приехавшего поезда и выглядывал жертву. Димку он тоже приметил, погрозил кулаком и мотнул головой в сторону выхода. Дима угрозу проигнорировал и через две минуты «радовался» знакомству.
– Эй, браток, вали-ка отсюда, пока цел, – вместо приветствия прошипел Костя. – Здесь не твои владения.
– Походу и не твои, если сам скрываешься, – огрызнулся Шкет. – Большие дяди правят миром. На кого работаешь?
– Прикалываешься, да? Я сам по себе, ни под кого не ложусь. А ты на Ахмеда пашешь, наверное?
– Не видел никаких Ахмедов.
– Значит, не попался. – Лазарь спрятал руки в карманы. – Эти, брат, бизнес держат. Посмотри. – Парнишка указал на молодого азербайджанца. – Он за порядком следит, а шестёрки промышляют. Видишь, двое, шастают, приезжих обирают. Прибыл в гости пензючок или сибиряк, Москву-матушку поглядеть, денег с собой взял, а тут его – раз: ой, дружище, давай столица покажем, каждый уголок знаем, айда скорее, давай-давай! Тот естественно включает заднюю, а кошелька-то нет, тютю. Так что вали, пока шкура цела, а то наваляют.
– Они пусть боятся, – насупился Димка. – Я за себя постоять смогу. Не смотри, что шкет, дам – мало не покажется.
Лазарь улыбнулся. Скоро они сидели в кафе и наворачивали «выгодный завтрак за сто рублей». Костя рассказывал о жизни. В семь лет он сбежал из дома, бродяжничал, питался чем придётся, попал в банду домушников, лазил в форточки, добывая золото и наличность, однажды попался, был избит хозяином квартиры и отправлен в детскую комнату милиции. Дальше как в сказке – детдом, побег, улица, детдом, побег, улица, снова детдом, на этот раз строгого режима для малолетних преступников, снова побег и улица. История один в один похожая на историю Димки Шкета. Пьющий отец, пьющая мать, друзья-собутыльники, многодетная семья и никакого будущего в перспективе.
Позавтракав, катались на электричке. С Москвы до Сергиев Посада и обратно. Дремали под монотонные голоса продавцов, прятались от кондукторов, перебегая из вагона в вагон, смахнули у бородатого дядьки кошелёк с парой тысяч наличных и кучей разноцветных кредитных карт, трескали горячие беляши на станции Мытищи, бродили по базарчику, ныкая у торгашей то огурец, то помидор, то морковку, а после стояли на мосту и смотрели на поезда.
– Представляешь, Шкет, мы одни в этом мире, – сказал Лазарь. – Ты сам по себе, я сам по себе, и никого больше. Никто не обнимет, не скажет доброго слова, никто не подбодрит. Мы – сироты, Шкет. Бездомные сироты, твою налево… Знаешь, когда я вырасту и заведу семью, то отдам им всё. Веришь? Отдам всё до последнего.