Остались втроем. Выстрелят, зарядят, сходят в землянку погреться, потом снова выстрелят. Выходить из землянки в ночную январскую стужу каждый раз становилось все тяжелее. Радин присел на минутку к огоньку и мгновенно заснул. Чикунов тоже закрыл глаза, стараясь уверить себя, что не спит. Гришин один вышел произвести выстрел. Немного спустя Чикунов услышал еще выстрел, потом еще…
Гришин не возвращался. Он управлялся сам. Ветер шипел в изломанных ветвях елей. Вокруг луны мерцал белесый морозный круг.
«Будет еще холоднее», — подумал Гришин.
Иногда ели озарялись желтым светом, и ветер доносил звонкий удар. Соседние батареи, временами переходя на беглый, тоже вели методический огонь.
— Вот ночь, когда фашистам не спится, — усмехнулся про себя матрос.
Ночь казалась бесконечной.
Гришин достал снаряд, зарядил пушку, проверил прицел, установки, выстрелил. Достал новый снаряд. Делал он это не спеша, так, чтобы работой заполнить все пятнадцать минут между выстрелами. Он стрелял из пушки, делая в одиночку ту работу, что обычно делают более десяти человек. Он не видел в этом ничего особенного. Он не думал о том, что это означает высокий класс артиллерийского мастерства, предел его, совершенство, что о таком орудийном расчете может мечтать каждый военачальник. Это была для него простая работа, трудная, но привычная.
Он не знал и не думал о том, что такую работу люди называют подвигом. О такой работе люди слагают песни, рассказывают детям, и высокие слова, западая ребенку в душу на всю жизнь, делают его человеком чистым и ясным. И на месте, где вот так за десятерых работал один, до предела уставший воин, ставят на века памятники из гранита и бронзы, и люди, проходя мимо, снимают шапку и склоняют голову…
Гришин доставал снаряды, заряжал пушку, дергал за шнур, добивал вражескую батарею, как добивают гадюку.
В восемь ноль–ноль матрос произвел последний выстрел. Ответных залпов уже не было. Над елями брезжил рассвет. В студеном небе гудели наши самолеты. Утром командиру батареи доложили, что задание выполнено. Отдохнувший расчет встал и пошел завтракать. Гришин окатил голову холодной водой. Отдыхать он не стал. Надо было наступать. Работы впереди еще много.
ВСТРЕЧА
Солнечным апрельским утром командующий Краснознаменной Дунайской флотилией контр–адмирал Г. Н. Холостяков отправился из Будапешта к месту предстоящей переправы наших войск через Дунай — с левого берега на правый. Моряки флотилии за время Великой Отечественной войны не раз доставляли пехотинцев на занятые неприятелем берега, поддерживали наступление армий крепким флотским огоньком. Но очередная > переправа обещала пройти мирно, как на учении.
Под ударам Советской Армии оккупанты откатывались все дальше и дальше на Запад. Уже были освобождены Болгария, Румыния, Югославия, Венгрия. Наши войска вступали на территорию Австрии, Чехословакии. Правда, гитлеровцы еще огрызались, и огрызались свирепо. Они цеплялись за каждый мало–мальски пригодный для обороны рубеж. И еще оставались в нашем тылу отдельные части разбитых гитлеровских орд. Конечно, они были опасны, как одинокие волки, уцелевшие от попавшей в облаву стаи. Но единственной их целью была лишь забота о спасении собственной шкуры, и они никак не стали бы мешать переправе целой армии.
Карты подсказывали, что переправляться лучше всего в районе селения Райка, от которого было не так уж далеко до Братиславы. Но… карты картами, а, как говорится, «свой глаз — алмаз». Особенно, когда речь шла о судьбах тысяч советских воинов. И адмирал хотел проверить все самолично.
Селение лежало на трассе шоссейной магистрали Белград—Будапешт—Братислава—Берлин. Здесь шоссе тянулось параллельно Дунаю, а рядом шла железная дорога. Проселок, которым ехал адмирал, выходил к шоссе строго перпендикулярно.
Командующего сопровождали начальник политотдела флотилии капитан 1 ранга Н. Г. Панченко и адъютант мичман Александр Владимиров. Все, за исключением шофера Алексея, одетого в обычный флотский бушлат, были в черных кожаных регланах. Это незначительное, казалось бы, обстоятельство имело для последующих событий немаловажное значение.
Открытая машина в опытных руках Алексея шла быстро. Встречный ветерок давал себя знать, и регланы были застегнуты на все пуговицы.
Настроение у всех бодрое, приподнятое. Ведь война, длившаяся четыре года, явно шла к победному концу. А день выдался чудесный, и места, по которым проезжали, радовали своей красой. Широка и раздольна долина Ду–ная! Синеющие вдали крутолобые холмы лишь подчеркивали ее величавый простор. Селения на дунайских берегах казались россыпью белых игрушечных кубиков.