Только от кого там оберегать танкер? От белых медведей, что ли?
Взяв бинокль, он стал разглядывать Владивосток, берег, порт. Везде чувствовалось какое‑то праздничное оживление. В порт вернулся с моря теплоход–краболов. Вернулся, несомненно, с добычей. «Теперь, наверное, — представил себе Бурмистров, — на корабле варят гигантских тихоокеанских крабов и тут же, еще горячих, дымящихся аппетитным паром, станут продавать. Любители морских деликатесов потащат их на себе. Больше одного краба вряд ли кто возьмет. Если вскинуть такое морское чудо на плечи, то лапы его достают до земли. И есть его надо немедленно, а то испортится. Зато и вкус же у него!» — Бурмистров чуть не прищелкнул языком и мысленно пожалел тех, кто пробовал жалкое подобие этого изумительного блюда только в консервах.
Отгоняя соблазнительные видения, капитан перевел бинокль на море.
Как всегда, оно было прекрасно. Легкая зыбь пробегала по заливу. В хрустальной прозрачной воде колыхались гигантские медузы. С кошачьим мяуканьем кружились над водой чайки. И как им только не надоест вот так хныкать?
Странный, монотонный, нарастающий звук перебил течение мыслей, заставил насторожиться. Скользнув взглядом, он увидел, как благодушная улыбка как‑то сразу сползла с лица Зайцева. Капитан корабля машинально взялся за свой бинокль.
Гул нарастал.
— Самолет! — уверенно произнес Зайцев. Откуда? Никаких полетов вроде не предвиделось. Вас предупреждали?
— Нет.
Бурмистров уже водил биноклем по облакам.
— Вижу японский военный самолет! — четко, слегка возбужденным голосом доложил вахтенный сигнальщик Росляков.
«Откуда? Зачем? Что за чертовщина?» — прочел Бурмистров в тревожном взгляде капитана корабля. Теперь и Бурмистров поймал в бинокль стремительно приближающийся самолет. Его контуры не оставляли сомнений: японский военный пикировщик–торпедоносец.
Капитан решительным движением нажал кнопку колокола громкого боя. Корабль огласился гулким трескучим звоном сигнала боевой тревоги. Он еще не отзвучал, как всюду загрохотали матросские сапоги, и тела зенитных пушек стали поворачиваться навстречу незваному воздушному гостю.
Капитан Бурмистров и сам потом не мог себе дать отчет, как он мгновенно очутился возле зенитки. Самолет стремительно приближался. Его уже хорошо было видно и невооруженным взглядом. Орудийные расчеты замерли на своих местах в ожидании приказаний.
«Что делать? Открыть огонь? А что, если он с добрыми намерениями? А если нет? II он промедлит? И отдавать команду будет поздно?..»
Не отрывая взгляда от самолета, Бурмистров припал к рукояткам скорострелки «Эрликона». Самолет, снижаясь, описал над портом круг и, повернув на танкер, вдруг перешел в стремительное пике. Размышлять уже некогда. Надо бить!
Некогда было и производить какие‑либо вычисления, расчеты. Но были годы учений, тренировок, когда рука и глаз автоматически, безотчетно наводят пушку в нужную точку впереди летящей цели, чтобы трасса снаряда перекрестилась с ней неумолимо точно. И это выношенное годами чувство подсказало — ни мгновением раньше, ни позже:
— Огонь!
«Эрликон» прогрохотал отрывисто и коротко. Японский самолет как‑то странно дрогнул, дернулся, точно споткнувшись, и, круто скользя вниз, нырнул в воду рядом с танкером. На палубу и капитанский мостик посыпались с неба с дробным стуком прозрачные осколки плексигласа. Потом над судном сразу воцарилась тишина. И если бы не пузыри, белесо поднимавшиеся со дна, в центре большого радужного пятна на месте падения самолета, можно было подумать, что все случившееся только померещилось.
Но на палубе, позванивая, перекатывались медные расстрелянные гильзы. Зенитчики не спускали со своего командира восторженно–завороженных взглядов. У кого‑то вырвалось от души:
— Здорово!
Восклицание это точно вернуло весь экипаж к обычной жизни. От причалов к танкеру уже неслись катера. Через несколько минут палубу заполнили морские офицеры. Капитан Бурмистров деревянным голосом коротко отрапортовал старшему по званию командиру о чрезвычайном происшествии. Отлегло от сердца, когда услышал:
— Молодец!
А затем о нем точно забыли. Командование занялось сбитым самолетом. Вызвали водолазов, спасательные суда. Ясный день, спокойное море облегчило их работу. Прошло немного времени, и надежно захваченный тросами вражеский самолет опустили на палубу буксира.
Но чувство неясной тревоги не покидало капитана.
Какой же все‑таки самолет он сбил? Зачем он здесь появился, пикировал? Война ведь окончилась!..