Ракета-носитель имеет двигатель, способный создавать тягу и при малых, и при очень больших скоростях полета, работая как в воздушной среде, так и в безвоздушном пространстве. На ее борту устанавливаются специальные системы управления, тормозные двигатели, защитные тепловые системы».
Академик Благонравов на собрании, посвященном памяти С. П. Королева, отмечал, что Сергей Павлович смело и предусмотрительно создал конструкторское бюро и производственную базу ракетно-космической техники. Как ученый, смотревший далеко вперед, Сергей Павлович пришел к твердому выводу: современная наука и техника позволяют резко увеличить дальность полета ракет благодаря применению автоматического управления. Он выполнил титаническую работу по созданию и развитию баллистических ракет. Под его руководством проводились эксперименты, выявлявшие новые возможности ракет, требования к их управлению и стартовым устройствам. В поле его зрения были и приборы контроля за ракетой и ее двигателями.
Заместитель Сергея Павловича вспоминает о днях, предшествовавших штурму космоса: Главный конструктор работал не просто с энтузиазмом и самоотверженностью, но со вкусом и наслаждением. У него не было других увлечений. Все заменяла работа. Ветеранам невольно приходило на ум сравнение с Ф. А. Цандером. Когда поздно вечером в ГИРДе сотрудники говорили Фридриху Артуровичу, что пора бы ему кончать свои расчеты полета на Марс и идти отдохнуть, он недоуменно поднимал глаза и горячо возражал:
— Что вы, что вы! За этими расчетами я как раз и отдыхаю!
Сергей Павлович одинаково уверенно чувствовал себя, занимаясь организаторской, хозяйственной или научной деятельностью. Сочетание отменных способностей и склонностей ко всем этим направлениям работы давало ему огромные преимущества. Возглавив совет главных конструкторов, он способствовал тому, что этот совет стал направляющим центром ракетно-космических исследований, успешно преодолевал межведомственные рамки и достигал синтеза разных отраслей науки, техники и производства.
Напряженно работая над совершенствованием ракетной техники, идя от малой и средней дальности к межконтинентальным радиусам действия, Сергей Павлович одновременно старался всячески развернуть фундаментальные исследования. В самый разгар «ракетной горячки» не каждый из его сотрудников понимал, зачем Королеву нужно беспокоиться об аппарате, посланном в верхние слои атмосферы, тратить время на анализ доставленных оттуда данных о космических лучах, об элементарных частицах.
Но Королев упорно проводил свою линию, и фундаментальные исследования получали все больший размах. Ввысь уходили ракеты самых разнообразных «специальностей», на них стали подниматься собаки и с помощью систем спасения возвращаться на Землю. При запусках исследовательских ракет он дорожил каждым прибором. И если ему докладывали, что по какой-то причине один из экспериментов сорвался, он, по его словам, переживал так, будто у него отрубают палец. Именно одновременное совершенствование ракет и развертывание фундаментальных исследований позволили Королеву и его соратникам создать ракету-носитель и тут же осуществить прорыв в космос.
Тогда-то все и поняли, зачем в самые горячие ракетные денечки Сергей Павлович «ударялся» в науку. Эти исследования готовили успехи космонавтики.
Еще К. Э. Циолковский сказал: «Первый великий шаг человечества состоит в том, чтобы вылететь за атмосферу и сделаться спутником Земли. Остальное сравнительно легко, вплоть до удаления от нашей Солнечной системы».
Чтобы верить в близкий полет в космос, нужно было быть, подобно С. П. Королеву, очень смелым человеком. Достаточно сослаться на высказывания зарубежных ученых. За 22 года до полета первого спутника один английский профессор назвал Циолковского «шарлатаном» и требовал «отвергнуть идею о проникновении в космос, как недостижимую». А когда до начала космической эры оставалось 16 лет, голландский специалист по ракетам утверждал, что первый космический полет будет возможен лишь через 100 лет.
«В дни запуска первого спутника, — вспоминает академик Благонравов, — я находился в Соединенных Штатах Америки. Меня ученые там буквально засыпали вопросами. Как это СССР опередил США? Значит, межконтинентальная баллистическая ракета у вас — не блеф? Не вкралась ли опечатка в цифру веса вашего спутника — 83 килограмма, ведь наш первенец будет весить всего несколько фунтов?
Как мог, я разъяснял заблуждения американских коллег. Нет, опечаток не было. Более того, уже готовится второй спутник весом в полтонны…»
Когда Сергей Павлович вернулся в КБ, он ознакомился с тем, что писали за рубежом о первом спутнике. «Оказывается, не только в политике, но и в технике есть твердолобые!» — шутил он по поводу тех зарубежных специалистов, которые продолжали утверждать, что Советский Союз значительно отстает от Соединенных Штатов в создании межконтинентальной баллистической ракеты.
Полет искусственного спутника Земли, казалось бы, совсем исключил возможность для таких высказываний.
Но «твердолобые» и тут нашлись. Один американский генерал после запуска советского спутника заявил: «Ерунда, это просто кусок железа, мы тоже можем осуществить такой запуск, просто не хотим».
«Просто не хотим», — иронизировал Сергей Павлович. Он знал, что громадное большинство людей Земли думало иначе. Запуск спутника поразил их воображение, зажег сердца восторгом.
При закладке памятника К. Э. Циолковскому в Калуге 15 сентября 1957 года.
Журнал «Пари-матч»: «5 октября 1957 года Вашингтон был потрясен циклоном, который срывал вывески, сваливал столбы, вырывал с корнями деревья, поднимал к небу тучи опавших листьев и в конечном счете обрушил на столицу наводнение. Но поспешно собравшиеся ученые, специалисты и политические деятели думали о другой буре — о буре, которая поднималась в общественном мнении. Русские только что достигли того, что американцы столь часто и преждевременно описывали: запустили первый искусственный спутник Земли. Это было чудо… Рухнула догма о техническом превосходстве Соединенных Штатов».
Газета «Нью-Йорк таймс»: «Американские туристы в СССР заразились своеобразной болезнью — спутникоманией. У них было глубокое ощущение своей неполноценности, основанное на предположении, что коль советские ракеты лучше американских, то и все советское должно быть уже сейчас или в ближайшем будущем лучше всего нашего».
Знаменательным было признание другой американской газеты: «Широкое использование на Западе русского слова „спутник“ вместо тяжеловесного американского термина „искусственный сателлит Земли“ является, между прочим, пусть не главным, но тем не менее важным свидетельством того приоритета, который Советы имеют в освоении космоса».
Английский журнал «Трибюн»: «Как сумели советские люди так уйти вперед в освоении космоса? Как удалось им подготовить необходимые кадры ученых, техников и инженеров для этого колоссального технического достижения? Ответ следует искать не только в русской традиции, которая восходит к отцу русской космической науки К. Э. Циолковскому, и не в тесной связи науки с правительством, но также в системе просвещения. Советский коммунизм применяет иные методы просвещения, нежели мы».
Планета в восхищении
Первый же практический шаг космонавтики сделал эту отрасль науки и техники исключительно популярной во всем мире. Именно по ней стали судить о научно-техническом прогрессе самых развитых стран мира.
Удачный полет первого спутника позволил Сергею Павловичу внести поправки в прежние планы. До этого существовало три проекта спутников. Живое существо планировалось отправить в космос лишь после двух пусков. После полета простейшего спутника Сергей Павлович круто изменил замыслы. Он решил не медлить больше с запуском животного — «вынуть», как он выразился, его из третьего проекта и объединить его кабину с простейшим спутником. Так родилась новая идея второго спутника, запущенного через месяц после первого.