В целом, е*анутые бабы как коробка шоколадных конфет — никогда не знаешь, что за начинка из дремучего п*здеца у них внутри.
— Продолжай, продолжай, — я махнул здоровой рукой; изрезанная находилась чуть сбоку, чтобы не отвлекать мстительницу лишними деталями. — Что ты там говорила про вырезанный род?
— Я… — девушка заморгала, пытаясь уложить в голове всё произошедшее. Приятно осознавать, что кто-то охренел не меньше тебя самого. — Ты ещё кто такой?
Я прекрасно знал, что её не устроит ни один из ответов, а поэтому просто промолчал, позволяя ей прийти к нужным выводам самой.
Долго ждать не пришлось. Девушка вновь глянула на мою грудь, где висела нашивка с отчётливым “Карапулько”, и замотала головой.
— Что за бред? — она взмахнула рукой, в которой оказался зажат короткий армейский клинок. — Ты не рядовой Карапулько! Ты… я понятия не имею, кто ты такой, и как здесь оказался, и… Но это я должна была убить его!
Я молча кивал её словам, не перебивая. Знаю, знаю. Неприятно начинать вторник с той мысли, что у тебя больше нет цели в жизни. А убийство Валеры, судя по её словам, было для девицы именно этим.
Ладно. Мне в каком-то смысле это даже на руку.
Сейчас всё просто — нельзя дать ей понять, что Валера жив. Командир Третьего Штаба, конечно, тот ещё мудак, и не нужно думать, что я простил ему тот удар. Но, во-первых, своих п**дюлей от меня он уже сегодня получил, а во-вторых — он ещё и ценный спец, работающий на клан Распутиных. На мой клан. Разбрасываться такими кадрами значит разбрасываться своим имуществом.
Кроме того, у меня и так хватает проблем, а если Валера будет найден мёртвым в штабе, куда меня привезли, это только добавит их. Никто не поверит в историю с безумной киллершей, особенно если учитывать мой дальнейший план свалить отсюда.
Нет уж, стрелять себе в ногу у меня не было никакого желания. Валера должен выжить.
Я глянул на него, мирно лежащего в кровавой луже на полу с приоткрытым ртом.
Спасибо хоть не храпит.
—…целый год! Целый год я находилась здесь, рискуя быть раскрытой в любую минуту, потому что знала, что однажды мне поручат убить его, а ты пришёл и просто…
—…сделал свою работу, — спокойно заключил я, перебивая её. — Проблемы, девочка?
— Но я…
— Ты опоздала, — жёстко оборвал я её. — И опоздала ты не на десять минут, а на много лет, — я пригляделся к нашивке на её груди, — Реверс. Хотела убить его? Прекрасно, почему не убила сразу?
— Я была ребёнком! — даже со стороны было заметно как уверенно болезненные воспоминания врываются в её рассудок, — Мою семью вырезали у меня на глазах!
Я зевнул.
— Это не ответ на вопрос.
Девушка непонимающе уставилась на меня.
— Год назад. Ты внедрилась сюда год назад, Реверс. Стоило оно того — ждать целый год? Ведь в это время ты уже была убийцей. Могла всё, что можешь сейчас. И нашла бы способ остаться с ним, — я кивнул на неподвижное тело Валеры, — один на один. Если не в первый день, то за пару недель уж точно.
— У меня было задание… — её глаза бегали из стороны в сторону; она искренне искала если не ответ, то хотя бы оправдание, для себя самой.
Кажется, девушка сейчас панически пыталась перестроить парадигму своего сознания. Но вот незадача, за пять минут такие вещи не делаются.
— Давай-ка проясним, — улыбнулся я, — так что для тебя важнее? Задание или личная месть? Если месть, то какого чёрта ты ждала так долго? А если задание, то чему ты возмущаешься? Цель мертва, какая разница, кто её убил?
— Ты… ты… — она в гневе стиснула рукоять ножа. — Ты отнял у меня возможность сделать это.
Я улыбнулся. Где-то я это уже слышал.
Ах, да. Точно. Когда стоял над могилой отца.
…мой собственный отец был тем ещё фруктом. На момент смерти ему было чуть меньше трёх тысяч лет, а это, как ни крути, большая цифра — даже для долгожителей. За свою жизнь он сменил пять жён и десятки любовниц, произвёл на свет полтора десятка одних только законных детей, но быть хорошим отцом так и не научился.
Если не считать мелкую занозу Теонора, то я никогда не видел своих братьев и сестёр, хоть и знал, что некоторые из них ещё живы. Вырастая, они покидали дом и навсегда обрывали связь с отцом. Согласитесь, это уже говорит о нём… многое.
Что до меня, то на момент моего детства отец, монументально старый и консервативный, ещё не сообразил, что начались новые века. Война, терзавшая империю пол-тысячелетия, закончилась уже двести лет как, вокруг царили новые порядки, но только не для него. В общем, и воспитывал он меня по-старинке.
Адские тренировки и вечное требование «быть лучше, быть достойнее»; ведь всегда есть внешний враг, он бдит и ждёт, пока мы дадим слабину — и даром, что последний враг уже лет двести как кормил космических червей. Это для отца не значило ничего. На подкорке его мозга сотнями лет вытёсывался простой принцип — нет друзей, только враги, и он был готов на всё, чтобы я этим принципом проникся.
Но это даже не самое печальное, куда хуже другое: его постоянное давление на меня, желание сделать из сына собственную копию. Вот только сам он был тем ещё психом с напрочь сломанной системой ценностей.
Иерархия прежде всего. Иерархия внутри семьи (он — главный, остальные не имеют права возразить и слова). Иерархия снаружи (мы — семья лордов, прочие лишь чернь под ногами). Иерархия настолько устаревшая, что она рассыпалась в прах прямо на глазах, но отец, проживший с ней несколько тысячелетий, продолжал цепляться за неё.
Деление на «своё» и «чужое». Теонор, например — свой. А девушка, что нравилась мне в юные годы — «чужая». Узнав о том, что его любимчик сослал семью девушки в чёрную дыру потехи ради, отец только поморщился, бросив на мои возражения что-то вроде «Забудь, ты найдёшь себе ещё сотню таких же». Зато Теонор — семья, и даже мысль о том, чтобы подонок получил по заслугам, была под запретом.
Ха. Готов спорить, сам Теонор был бы счастлив, если бы я относился к нему… так же, как эта девочка — к Валере. Говорил о нём с блеском в глазах, громко клялся отомстить. Положил свою жизнь на то, чтобы уничтожить его.
Вот только к моменту, когда это стало возможно, у меня уже сложилось… определённое мировоззрение.
Всё просто. Тебе принадлежит только то, что ты не потеряешь при кораблекрушении. То есть — практически ничего. Только ты сам. Всё может быть потеряно в любой момент, если кто-то более сильный этого захочет.
Тогда, на кладбище, я не понимал, почему чувствую детскую обиду на умершего своей смертью отца. Однако потом всё стало очевидно.
Я злился не на отца, а на самого себя. Потому что понимал, что даже прикончи я его собственными руками, то результат бы никак не изменился — его мёртвое тело и моя пустота внутри. У меня ушло столько лет на ненависть к нему, я упустил столько возможностей наслаждаться жизнью, что ответ на вопрос мести как ценности и цели напрашивался сам собой.
Единственная настоящая ценность — сила, а месть… пустая трата времени, если ты не способен свершить её сразу, здесь и сейчас. Всё, что происходит дальше этого — бессмысленные тыканья по углам в темноте. В идеале — нужно быть достаточно сильным, чтобы отсечь даже саму возможность того, что тебе придется кому-то за что-то мстить.
А что же до Теонора… мысль о том, что мне на него попросту насрать, вызывала у брата слишком сильное горение, чтобы портить такую идиллию.
Покачав головой, я вернулся к Реверс; та тяжело дышала, глядя на меня. Правильно, пусть лучше смотрит на меня, чем на Валеру. Мало ли, в какой момент тот пошевелится или приоткроет глаза.
— Ладно, — снова заговорил я. — Давай разберём всё с начала. Ты потратила год жизни, пытаясь добраться до него. Что тебе это дало?
— Не год, — возразила Реверс. — Всю жизнь. Я делала всё, чтобы прийти к этому моменту. Становилась сильнее, целеустремлённее. Нашла тех, кто мог дать мне и то, и другое…
Я привстал. Это будет сложно.
— Когда мне понадобилось, я добрался до него за один день, наплевав на долгие внедрения и тщательную маскировку. Вот что такое сила и целеустремлённость. А что до тебя, — я скептически сощурился, — то, похоже, ты слишком боялась собственной мести. Идея о ней стала слишком важной для тебя, и в глубине души ты знала, что когда этот момент наступит — как сейчас — ты будешь разочарована.