- Да, десяток незаметно атакующих лодок, "бабуринки" на их аэродромы. Это он отвечает кому-то из аймихо. - Потом атака снизу, из воды.
Снова вопрос, Рост его не очень-то проследил, но это неважно. Он говорит, потому что знает - ясно и безошибочно:
- Если взрывать основание крутящихся маховиков через оболочку, то их перекосит, и они сорвутся со своих подшипников скольжения, на которых висят, пойдут вразнос и уничтожат корабль вернее, чем так тическая атомная бомба. Следующий вопрос:
- Но ты же сказал, снизу корабли охраняют океанические викрамы...
- Их придется блокировать, и решительно, - это снова он.
Господи, как же он устал, как тяжело теперь словами передать то, о чем он уже давно все передумал, что ему яснее ясного, хотя - он знает это наверняка - очень скоро это будет для него таким же туманным будущим, как для всех остальных, даже для аймихо. - Чем их блокировать? - Нужно договариваться, вербовать и обещать...
Потом он понял, что находится в каком-то оцепенении и молчит. Люди вокруг него уже измотаны куда больше, чем он, они просто подавлены той ментальной атакой, которую он на них, оказывается, произвел. И старцы аймихо больще не поддерживают его своими хлипкими, но необходимыми силами. Значит, все. Все?
Тогда Рост говорит очень отчетливо, словно бы еще отвечая на предыдущий вопрос:
- Я ничего не знаю.
Это сигнал. Он действительно истощился, он выложился до предела, он больше не способен работать так, как его заставляют И тогда, почти с той же легкостью, с какой он совсем еще недавно выстраивал будущее, он позволяет себе рассыпаться в прах, превратиться в мелкий ручей, который направляется к морю, туда, куда текут все ручейки
Последнее, что он вспомнил, прежде чем сознание уплыло окончательно, что он забыл выстроить собственное будущее. Но может быть, как иногда говорил Сатклихо, - это неважно?
Часть VI
ВОЙНА БЕЗ НАДЕЖДЫ (Стойкость обреченных)
Глава 31
Когда Ростах пришел в себя, ему показалось, что подобное с ним уже когда-то происходило. В палате было тихо, из окна на него вполне дружелюбно смотрел земной тополь, он бы, конечно, нашел зрелище получше, если бы сам выбирал место, где произрастать. А впрочем, все было объяснимо, это была палата для очень тяжелых больных, как на послеэффекте понял Рост, прочитав мысли мамы, которая неподалеку сидела в раскладном кресле, вроде шезлонга. Так что тополь привык и не к такому.
Как в детстве, Рост потянулся к этой женщине, которая была его мамой, она тут же вскочила, ему даже говорить ничего не пришлось... И тут же у Ростика возникло темное, завистливое и тяжелое чувство, потому что еще как минимум двое - Машка и Пашка - могли претендовать на этот жест с большим основанием, ведь они были совсем маленькими... Но потом он вспомнил, что его маме тоже нужно кого-то любить, о ком-то заботиться - так уж устроены женщины, с этим ничего не поделаешь, - и попытался себя устыдить. То, что мама нашла себе другого мужа, достойного и умного, кого в больнице за глаза величали "богом", конечно, с маленькой буквы, должно было бы ему нравиться... Но почему-то не нравилось.
И все-таки зачем она так поступила?.. Он попытался вспомнить своих жен, которых было две, причем из странного племени аймихо, вспомнил свою первую жену, Любаню... Потом Еву... У них был разный вкус поцелуев, разный запах, каждая ему нравилась наособицу, и он не знал, как это перевести в слова. У него еще осталась прежняя потребность переводить в слова то, что он чувствовал, хотя он уже смутно ощущал, что это неправильно. Вдруг он затосковал о дочке, которая бы понимала его, подавала ему воду и была справедливой по женскому счету, то есть никуда не хотела уходить... Но ее тоже пришлось бы отдавать замуж, ей пришлось бы подыскивать мужа... Ростик уже знал, что теперь у него будут дочери, которых он будет очень ревновать к их мужьям. Это сделало его более покладистым по отношению ко всем женщинам мира. Он даже расстроился из-за этой своей уступчивости, но знал - это правильно, более честно, чем накладывать собственнические ощущения даже на маму.
А потом случилось почти чудо - в поле его зрения попали сразу две его девушки, Ева и Любаня. Между ними было что-то странное, какое-то соперничество, каждая из них считала, что имеет больше прав. на то, что лежало перед ними. Каждая считала, что Рост еще годен на какое-то особенное ощущение их женственности... Если бы они понимали его в достаточной мере, они бы знали, что он их понимает, но ни на что не годен.
Рост был пустой, словно ему стало лет пятьдесят. Но, как это всегда и бывает, мир возвращался к нему с молчаливым требованием женщин подниматься, чтобы они не испытывали боли... Это было почти эгоистично, если бы не было так привычно для женщин, с их тайным смыслом, с их всегда заряженной, приведенной в боевое дежурство страстью. Ева сказала ему, потому что была более здравая, более обстрелянная и более поздняя его подруга: - Рост, ты ни на что не годен.
Мама, которая помнила его все-таки еще раньше, когда он только учился ходить и говорить, почти нежно произнесла:
- Наоборот, он у нас умница... Такого наплел, что мне даже удивительно стало - неужели это мой сын?
- Ты... - ему стоило большого труда, чтобы разле пить ссохшиеся губы, ты ведь ничего не понимала?
Лишь после этого он осознал, что фраза может показаться грубой. Ева, которая все-таки была воинственной девицей, пояснила, обращаясь не столько к нему, сколько к себе:
- Слабоват ты оказался... И почему все решили, что ты со своими прозрениями - единственный?
- Так и есть... Понимаешь, я не предсказывал и не советовал. - Росту стало проще говорить, но ему не нравилось, что они смотрят на него с сомнением. - Я выстраивал будущее.
Мама тут же оказалась рядом, по-врачебному отвела веки на глазах, оповестила: - Не бредит, пожалуй, почти нормален.
- Рост, - решительно спросила Ева, - много на роду погибнет? - Из наших - почти все.
- Вот уж не уверена, - железным голосом произ несла Ева, посмотрела на Любаню и вдруг, внутренне сдавшись, ушла из палаты. Она его по-прежнему любила, хотя Рост теперь знал, много чего у нее было и с другими, но его она рассматривала как бы в особом свете, если так можно сказать, - из другой оптики.