— А наша позиция остается неизменной, — заметил Никитенко. Впервые за весь вечер его улыбка показалась холодной.
Тут Красильников решил высказаться по существу наших общих интересов.
— Я не стану утверждать, что когда-нибудь мы перестанем шпионить друг за другом, но в какой-то момент мы должны согласовать какие-то правила нашего бизнеса. Я имею в виду принуждение. Использование специальных химических препаратов и насилия. Думаю, что на каком-то этапе, возможно, не сегодня, мы могли бы рассмотреть и некоторые формы — я бы сказал — провокационного поведения.
— Вы имеете в виду утверждения о том, что мы похитили Юрченко и применяли к нему наркотики и принуждение? — спросил я.
— Юрченко, может быть, не самый удачный пример, — ответил Красильников. — Я думаю о наших операциях, направленных друг против друга в целом, а не о конкретном случае.
Хэттавей подался вперед, показывая всем своим видом, что он тоже считает заявление Красильникова провокационным.
— Советская сторона уже много лет предпочитает объяснять переход на другую сторону своих офицеров, обвиняя нас, а также англичан в том, что мы якобы используем наркотики, похищение и насилие. Вы знаете так же хорошо, как и мы, что таких случаев никогда не было, и то, что вы поднимаете этот вопрос, честно говоря, меня удивляет.
— Мы просто хотим сказать, что будет полезно обсудить некоторые базовые правила нашей работы, — вмешался Никитенко, пытаясь разрядить обстановку. — Думаю, что со временем это можно будет сделать и это принесет пользу.
— Думаю, что есть смысл держать нашу повестку открытой, — заметил я. — Хотя нам надо избегать обсуждения на этих встречах вопросов, которые было бы правильнее относить к области пропагандистских баталий. Но вы можете быть уверены в том, что ЦРУ не использует наркотики или насилие против работников вашей службы. Мы всегда считали, что с вашей стороны опасно выдвигать такие обвинения, как это делалось в случае с Юрченко, хотя нам всем известна правда об этом деле. Но ваша точка зрения принята к сведению.
После этого обмена стало ясно, что деловая часть встречи подошла к концу. Мы почти с облегчением завели разговор о суровой зиме, которая в тот момент лютовала в Северной Европе. За несколько часов мы присмотрелись к нашим коллегам из КГБ, а они к нам. Ничего конкретного не было достигнуто, но я почувствовал, что канал Гаврилова после двух лет спячки ожил. Я не был уверен в том, чего можно здесь ожидать, но полагал, что вреда это не принесет. При таком высоком темпе перемен я был рад возможности в случае необходимости использовать этот канал для объявления перемирия и обсуждения интересующих вопросов.
После двух часов, проведенных за беседой и водкой, мы с Хэттавеем отправились к себе в отель в район Хельсинкского порта. Мы шли по пустынным улицам минут десять, как вдруг услышали, что нас окликают с дороги примерно в 50 ярдах от нас. «Мистер Гатавей, мистер Гатавей…» — русское произношение фамилии Хэттавея не вызывало сомнений. Через мгновение к нам подбежал советский шофер и передал Хэттавею его бумажник. «Наверное, выпал у вас из кармана», — сообщил он, выдохнув клубы пара, и быстро возвратился к своей машине.
Взгляд, который бросил на меня Хэттавей, был очень красноречив: новому начальнику советского отдела не стоит распространяться в Лэнгли, как начальник контрразведки во время выпивки с громилами из КГБ потерял свой бумажник.
Я взглянул на большой пухлый бумажник Хэттавея.
— Послушай, Гэс, что у тебя там? Наверное, телефоны всех твоих знакомых со школьных времен? Боже, эта штука сейчас, вероятно, радиоактивна от фотографирования!
Хэттавей пропустил мимо ушей мои реплики, и остаток пути мы прошли молча, пытаясь осмыслить это путешествие в Зазеркалье и вечер, проведенный с нашими противниками.
4
Революция, захлестнувшая северный ярус Восточной Европы, наконец достигла Балкан, где в Румынии все окрасилось в мрачные тона. В декабре интенсивность быстро сменяющих друг друга массовых беспорядков и ответных силовых акций правительства стремительно нарастала, пока всякое подобие порядка просто не исчезло. Посольство США вынуждено было эвакуировать весь персонал в Болгарию, и для Вашингтона свет в Бухаресте погас.
Румынский лидер Николае Чаушеску и его жена Елена на несколько шагов опередили возмущенную толпу и бежали за три дня до Рождества, но вскоре были пойманы, в день Рождества преданы суду и расстреляны. Два дня спустя после праздников я встретился с Уильямом Вебстером, чтобы доложить ему обстановку на Балканах.