Когда Данилофф уезжал из посольства, у него на душе было как-то неспокойно, появилось ощущение, что письмо являлось предвестником какой-то неприятности. Он сказал Бенсону, что, по его мнению, письмо мог оставить отец Роман Потёмкин, странный молодой человек, который представлялся религиозным активистом. Отец Роман возник на пути американского журналиста неожиданно, незадолго до Рождества, и заявил, что хочет поговорить с ним о преследованиях верующих в Советском Союзе. Опасаясь подслушивающих устройств КГБ в своем офисе, Данилофф вышел с отцом Романом на улицу и выслушал его во время прогулки по заснеженной улице Косыгина.
Отец Роман рассказал об антирелигиозной кампании, которую власти развертывают в преддверии отмечаемого в 1988 году тысячелетнего юбилея крещения Руси. О себе он сказал, что является активистом некой ассоциации российской православной молодежи, деятельность которой, по его словам, вызывала беспокойство лидеров официальной Русской православной церкви, негласно сотрудничающих со спецслужбами. Он также рассказал журналисту, что сам подвергался аресту и был осужден на два года исправительных работ за то, что якобы имел отношение к краже икон.
Данилофф взял у отца Романа номер его телефона. Этот молодой человек его заинтересовал, но и вызвал у него сильные подозрения. Сын русских эмигрантов, Данилофф понимал русских лучше многих американских корреспондентов. Даже сама фамилия отца Романа — Потёмкин — насторожила его. Это напомнило ему бутафорские потёмкинские деревни, которые несколько сотен лет назад строились для того, чтобы угодить императрице Екатерине Великой. Данилофф знал, что русским было непросто узнать номер телефона американского журналиста, но отец Роман попросил своего знакомого, который знал работника пресс-службы МИДа, дать ему телефон американского корреспондента, владеющего русским языком. Это еще больше усилило подозрения Николаса, поскольку было похоже на довольно неуклюжую легенду человека, подосланного КГБ. После декабрьской встречи Данилофф решил держать ухо востро, если отец Роман опять появится на его пути.
22 января отец Роман снова позвонил журналисту. На этот раз он сказал, что посылает информацию о христианской молодежи. Через два дня в почтовом ящике Николаса появился конверт без почтовых штемпелей. Данилофф предположил, что письмо было от отца Романа, так как других писем он не ждал. Внешний вид письма усилил подозрения журналиста о причастности КГБ. В посольстве он рассказал Бенсону об отце Романе отчасти для того, чтобы обезопасить себя, если угодит в капкан КГБ.
И вот теперь руководитель советского отдела ЦРУ предлагал Стомбау снова вспомнить историю отца Романа.
— Рассказывай, Пол. Начни с того, что произошло в марте.
Стомбау подался вперед и стал рассказывать известную ему часть этой истории.
Идя по узкой тропинке, наспех прокопанной в свежевыпавшем снегу в северо-восточном пригороде Москвы, Стомбау знал, что он был «чист». Безоблачное небо было цвета кобальтовой краски, но на земле свежий снег уже превращался в серую слякоть. Прошедший накануне сильный весенний снегопад почти парализовал автомобильное движение, и, двигаясь пешком, американец мог быстрее определить, ведется ли за ним слежка. Стомбау проверялся с 11 часов утра. Он с самого начала был уверен, что «хвоста» не было, и это позволило ему смешаться с потоком пешеходов, которые шли по улицам, несмотря на сильный мороз. Он был одет по-русски, в теплое шерстяное пальто и меховую шапку. В первые же после приезда в Москву заморозки Стомбау понял, что американский разведчик, чтобы не выделяться среди коренных жителей, должен носить теплую меховую шапку. Когда зимой он вышел на улицу с непокрытой головой, его трижды останавливали сердобольные бабушки и ругали за то, что ходит без шапки.