– Гордая? – задумался Муваталлис, вновь обернулся к Эфрону. – Слушай меня Эфрон, сын воина Цохара. Твой отец мертв. Думаю, боги были достаточно милосердны, чтобы даровать ему смерть. Тела многих воинов были изрублены так, что их не смогли опознать. Эта земля не может более считаться сахханом твоего отца. Но я не хочу, чтобы деревья погибли. Я принимаю тебя на службу, Эфрон, и даю тебе этот саххан.
– Что я должен буду делать, табарна Муваталлис? – сипло спросил Эфрон.
– Пока немногое. Подрасти. И научиться твердо держать меч.
– Ты доволен? – спросил Нигнас, когда, наконец, народ разошелся, шумно обсуждая произошедшее на окраине села, и на участке остались только Эфрон, тело Абаса, покрытое ветхою тканью, и Каттими, приведшая осла.
– Не знаю, – ответил Эфрон, складывая выпачканные в пыли грозди винограда в корзины. – Сколько мне еще расти, чтобы Муваталлис взял меня в свое войско?
– Думаю, еще пять лет, – ответил Нигнас. – Как будете справляться без Абаса?
– Наймем рабочего, – ответил Эфрон, – Пять сикелей в год. Это меньше, чем платила мать за саххан в прошлом году.
– Меньше, – согласился Нигнас и добавил. – Все-таки передай матери про орла.
Эфрон промолчал.
– Ты достоин памяти своего отца, – сказал Нигнас, сделал несколько шагов в сторону деревни, обернулся. – Долгих лет жизни твоему дереву, маленький воин Муваталлиса.
– Что будем делать с телом Абаса? – спросила тихо Каттими. – Поднимать его на осла?
– Подожди, – остановил ее Эфрон, глядя вслед Нигнасу. – Я должен полить гранат.
2003 год
Вчера:
Швед
Холодный ветер дул вдоль переименованной Шпалерной от бывшего Литейного к бывшему Смоляному двору. Напрягал щеки, подхватывал жгучие искры колючего снега, который не падал с неба, а выстреливал из ночных подворотен, взлетал с жестяных кровель, срывался с припудренного февралем ледяного изгиба близкой Невы, сек пятиэтажные молчаливые здания, шесть колонн спящей церкви, черные окна бывших казарм Кавалергардского полка, облизывал фасады Таврического дворца, выглядывал в мертвых камнях давно уже растаявшие призраки царевича Алексея и адмирала Кикина, бился в тяжелые стены страшного дома, словно пытался вызволить десятки, сотни, тысячи людей.
«Чтоб ты сдох»! – подумал следователь Назаров, морщась от зубной боли и приглушенных криков, что раздавались и справа, и слева, и сверху. На часах уже было за два ночи, безумно хотелось разуться, опустить ноги в прохладную воду, опрокинуть стакан водки, упасть в теплую постель, но не затем, чтобы потянуть к себе безотказную Верку, а чтобы уснуть. Провалиться в черную яму, забыться и, главное, чтобы не видеть снов. Знает, знает он эти сны, поэтому и заснуть не может без водки, лучше уж без снов, а как проберет, все одно – такие сны лучше пьяному смотреть. Да только разве это сон? Валишься навзничь, летишь вниз, а как дна достигнешь, вот оно уже и утро. Впрочем, с этим чертовым зубом и водка не поможет уснуть.
– Ну, что молчишь? – утомленно спросил Назаров.
Подследственный сидел на железном стуле, уставившись в пол. Назаров даже приподнялся, чтобы разглядеть, что увидел этот странный человек на полу, затем пробежал взглядом по стоптанным валенкам, по угловатым коленям, по тяжелым рукам, одна из которых была перемотана грязной тряпицей, по впалой, но широкой груди, пока не добрался до квадратного подбородка, массивного носа и грубых скул. Глазные яблоки под опущенными веками подрагивали живыми буграми, а сразу над бровями лоб исчезал, скашиваясь к затылку.
«Урод, – мелькнула мысль. – Ночью такой встретится, черта помянешь. И имя такое же. Сопор. Запор, бога мать. Швед хренов. Какой он шпион? Ну, не пришел мужик по повестке, и что? С ума они там все посходили».
– А что говорить? – безучастно пробубнил подследственный.
– Связь с родственниками поддерживаешь? – спросил Назаров.
– Могу, – неожиданно проскрипел Сопор.
– Это как же? – насторожился следователь.
– Кричу, – пожал плечами подследственный, поднял тяжелую ладонь и махнул куда-то в сторону, за сырую стену затхлого кабинета, за Фонтанку, за дома, за лежащую подо льдом в забытьи Неву, за серый блин продрогшего залива.
– Издеваешься, сука? – скрипнул зубами Назаров. – Как на связь выходишь?!
– Кричу, – повторил Сопор. – Мама слышит. Там она. Скоген. Лес. Горы. Там она живет.
«Что делать? – закрыл глаза Назаров. – Боли он не чувствует, Маликов кулаки уже об его рожу сбил. На карцер ему наплевать. Подписывать ничего не хочет. Зря я, что ли, вторую неделю с ним мучаюсь?»
– Язык-то не забыл еще, швед? – бросил следователь, разминая папиросу.