– И ты поедешь со мной? – спросила Tea.
Он знал, что Tea имела в виду июль прошлого года, когда она с детьми уехала в Лугано, а он задержался. Через два дня она получила известие, что какой-то торговец наркотиками всадил в него пулю. Произошло это на Парквег на автостоянке возле шоферского ресторана, а сейчас не далее чем в двухстах метрах от того места, среди сгоревших лачуг – кстати, они и тогда сыграли свою роль, – нашли тело Тресье Ламмерман.
– Да, – ответил он. – Мы поедем вместе.
Ему принесли булочки и кофе. Потом он около часа провел у комиссара Хавермана и наконец поговорил с Херсталом, Де Грипом, Схаутеном и со всеми остальными.
Но, в сущности, это была пустая болтовня, поскольку ни врач, ни лаборанты еще не сказали свое слово. Если только технической бригаде есть что сказать. Пять недель дождя и сильного ветра – достаточный, даже более чем достаточный, срок, чтобы уничтожить все следы и косвенные улики.
Он хоть и ожидал телефонного звонка, но вздрогнул от неожиданности.
Звонил ван Бёзеком. Голос у него был усталый и говорил он не так лаконично, как всегда, когда, прежде чем представить официальный протокол вскрытия, являлся с отчетом, доступным даже для профанов.
Минуты через три-четыре Эрик Ягер повесил трубку и подпер голову руками. По мнению полицейского врача, смерть девочки могла наступить только в результате несчастного случая на дороге. И умерла Тресье мгновенно. Само по себе это трагично, но все же не так жутко, как они опасались. «Ребенок не мучился», – сказал ван Бёзеком.
Пытаясь мысленно восстановить события вечера тридцать первого июля, Эрик Ягер опять вспомнил о котенке, который на следующее утро, громко мяукая, бегал за сотрудниками технической бригады, пока кто-то из них не сжалился над ним и не взял к себе домой.
Может, этот котенок и был главным свидетелем? Но кошку допросить нельзя! Вот почему навсегда останется тайной, что же произошло после того, как родители Тресье в половине девятого сели в машину и уехали в Лейден. Да, Тресье тогда спала рядом с братишками в огромной постели, в этом они убедились.
Вот, собственно, и все факты.
Несомненно также, что в какую-то минуту Тресье проснулась, с удивлением обнаружив, что лежит не в своей комнате. Спросонья она не сообразила, что сегодняшний вечер не похож на обычные. Она села, прислушиваясь к ровному дыханию братишек на соседней кровати. И наконец вспомнила, почему она здесь. Папа с мамой уехали, дома остались одни дети – она, Янтье и Геерт.
Одни! Короткое словечко, а сколько в нем страха, подавленности, тоски! Никакое описание – даже самое подробное – не способно раскрыть всю глубину значения этого слова.
Восьмилетний ребенок не хочет остаться дома один в десять, одиннадцать, двенадцать часов ночи. Ночью так темно, и все знакомые предметы становятся чужими и страшными, потому что ребенку не хватает самого необходимого – сознания своей безопасности.
Может, Тресье заплакала. А может, и нет. Она была храброй девочкой, к тому же ей поручили охранять братишек. И это очень важно. Сознание ответственности за более слабого может в определенный момент вытеснить страх. Некоторых оно возвышает даже до героизма.
Тресье так расхрабрилась, что уже через несколько минут начала спокойно обдумывать создавшееся положение и воспринимать реальную обстановку: мамин туалетный столик, тумбочки, платье, будильник, который безмятежно отбивал свое «тик-так», занавески, колышущиеся перед открытым окном. Все это она хорошо различала. Глаза ее стали привыкать к темноте.
За окном шелестел ветер.
Она напряженно прислушивалась – не подъезжает ли к дому папина машина? Она хорошо знала, как шумит ее мотор. Но снаружи была только ночь с ее собственными тихими звуками.
Обычно, когда Тресье просыпалась в своей кровати, она не прислушивалась к ночным звукам. Закутывалась с головой в одеяло и опять засыпала.
Но теперь она не могла больше спать. Это не папина машина? Нет, другая, с шумом проехала мимо. Девочка напрягла слух, чтобы как можно дольше слышать гул мотора. Вот машина уже у самой Хоофдстраат – гул удаляется, все дальше, дальше…
Когда кошка мяукнула в первый раз, возле самого дома, Тресье не сразу поняла, что это такое. Да и мяуканье было тихим, в едва уловимым в ночной тишине. Но, когда животное жалобно мяукнуло в третий раз, потом в четвертый, она вслушалась уже нарочно и поняла, что те же звуки раздавались и в первый и во второй раз.
На улице кошечка! Заблудилась, наверное. И, конечно, голодная. Если ее впустить, она у них останется. Тресье так хотелось иметь кошку! Янтье и Геерту тоже. Как они обрадуются, когда, проснувшись утром, увидят котенка! К счастью, он мяукнул опять – значит, никуда не убежал.