Он хоть и ожидал телефонного звонка, но вздрогнул от неожиданности.
Звонил ван Бёзеком. Голос у него был усталый и говорил он не так лаконично, как всегда, когда, прежде чем представить официальный протокол вскрытия, являлся с отчетом, доступным даже для профанов.
Минуты через три-четыре Эрик Ягер повесил трубку и подпер голову руками. По мнению полицейского врача, смерть девочки могла наступить только в результате несчастного случая на дороге. И умерла Тресье мгновенно. Само по себе это трагично, но все же не так жутко, как они опасались. «Ребенок не мучился», – сказал ван Бёзеком.
Пытаясь мысленно восстановить события вечера тридцать первого июля, Эрик Ягер опять вспомнил о котенке, который на следующее утро, громко мяукая, бегал за сотрудниками технической бригады, пока кто-то из них не сжалился над ним и не взял к себе домой.
Может, этот котенок и был главным свидетелем? Но кошку допросить нельзя! Вот почему навсегда останется тайной, что же произошло после того, как родители Тресье в половине девятого сели в машину и уехали в Лейден. Да, Тресье тогда спала рядом с братишками в огромной постели, в этом они убедились.
Вот, собственно, и все факты.
Несомненно также, что в какую-то минуту Тресье проснулась, с удивлением обнаружив, что лежит не в своей комнате. Спросонья она не сообразила, что сегодняшний вечер не похож на обычные. Она села, прислушиваясь к ровному дыханию братишек на соседней кровати. И наконец вспомнила, почему она здесь. Папа с мамой уехали, дома остались одни дети – она, Янтье и Геерт.
Одни! Короткое словечко, а сколько в нем страха, подавленности, тоски! Никакое описание – даже самое подробное – не способно раскрыть всю глубину значения этого слова.
Восьмилетний ребенок не хочет остаться дома один в десять, одиннадцать, двенадцать часов ночи. Ночью так темно, и все знакомые предметы становятся чужими и страшными, потому что ребенку не хватает самого необходимого – сознания своей безопасности.
Может, Тресье заплакала. А может, и нет. Она была храброй девочкой, к тому же ей поручили охранять братишек. И это очень важно. Сознание ответственности за более слабого может в определенный момент вытеснить страх. Некоторых оно возвышает даже до героизма.
Тресье так расхрабрилась, что уже через несколько минут начала спокойно обдумывать создавшееся положение и воспринимать реальную обстановку: мамин туалетный столик, тумбочки, платье, будильник, который безмятежно отбивал свое «тик-так», занавески, колышущиеся перед открытым окном. Все это она хорошо различала. Глаза ее стали привыкать к темноте.
За окном шелестел ветер.
Она напряженно прислушивалась – не подъезжает ли к дому папина машина? Она хорошо знала, как шумит ее мотор. Но снаружи была только ночь с ее собственными тихими звуками.
Обычно, когда Тресье просыпалась в своей кровати, она не прислушивалась к ночным звукам. Закутывалась с головой в одеяло и опять засыпала.
Но теперь она не могла больше спать. Это не папина машина? Нет, другая, с шумом проехала мимо. Девочка напрягла слух, чтобы как можно дольше слышать гул мотора. Вот машина уже у самой Хоофдстраат – гул удаляется, все дальше, дальше…
Когда кошка мяукнула в первый раз, возле самого дома, Тресье не сразу поняла, что это такое. Да и мяуканье было тихим, в едва уловимым в ночной тишине. Но, когда животное жалобно мяукнуло в третий раз, потом в четвертый, она вслушалась уже нарочно и поняла, что те же звуки раздавались и в первый и во второй раз.
На улице кошечка! Заблудилась, наверное. И, конечно, голодная. Если ее впустить, она у них останется. Тресье так хотелось иметь кошку! Янтье и Геерту тоже. Как они обрадуются, когда, проснувшись утром, увидят котенка! К счастью, он мяукнул опять – значит, никуда не убежал.
Спустив ножки с постели, она сунула их в новые красные домашние туфельки и пошла навстречу своей смерти, наступившей через какие-нибудь три-четыре минуты.
На лестничной площадке горел свет, она стремительно сбежала вниз по ступенькам, забыв обо всем на свете, кроме желания впустить в дом кошку. В ту минуту она не думала о том, что папа и мама запретили ей открывать дверь кому бы то ни было. Но ведь это был не кто-нибудь, а киска!
Девочка открыла входную дверь – глядь, а кошка сидит на ступеньке. Полосатенькая и до чего же тощая. Она нагнулась, чтобы ее взять. Но котенок скитался уже много дней и одичал. Или испугался, когда дверь неожиданно отворилась.
Животное кинулось в кусты, где позднее нашли отпечаток туфельки Тресье.
Она уже было схватила его, однако котенок со страху, а может быть, и резвясь бросился прочь, забавно подпрыгивая, кидаясь из стороны в сторону. Перебежал садовую дорожку, выскочил на улицу.
Тресье побежала за ним с твердым намерением поймать. И тоже выскочила за ограду. Не поглядев ни вправо, ни влево, она не заметила быстро приближавшиеся фары автомобиля. Скорее всего, машина была уже так близко, что водитель не мог вовремя затормозить. Кому придет в голову, что среди ночи из калитки вдруг выбежит ребенок!
Между тем со стороны Ниувкоопа приближался Крис Бергман. Пешком – его старый мотоцикл опять вышел из строя, и он оставил его у матери Волфскопа. Можно было, конечно, поехать автобусом, но пришлось бы ждать чуть не целый час, а за это время он уже прошел бы часть пути. Вдобавок сосед старой женщины предложил подбросить его до Ниувкоопа, а оттуда до города – рукой подать. А пешие прогулки – всегда на пользу. Таков, очевидно, был ход его рассуждений.
Однако, по мере того как уставали ноги, в нем опять вскипела злость на старую рухлядь, которая теперь превратилась для него в тяжелую обузу. Купить новый мотоцикл, и как можно скорее. А лучше автомобиль. Его водительские права годились на то и на другое. Только бы не начался дождь. Месяц и звезды то и дело скрываются за тучами. Может, попробовать остановить попутную машину! Мимо него несколько раз со свистом проносились автомобили, но бездушные водители не удостаивали его вниманием. Потом всякое движение вообще прекратилось.
Если мчишься ночью на мотоцикле, плевать тебе на то, что дорога длинная, темная и безлюдная. И чертовски однообразная. Теперь же он с трудом сдерживал раздражение.
И вдруг с громким криком отпрянул в сторону.
Вот идиот проклятый! От страха сердце его готово было выпрыгнуть из груди, когда вне себя от ярости он проводил взглядом удалявшиеся задние огни машины, которая чуть было не наехала на него. Этот мерзавец, как злой дух, вихрем умчался прочь.
Крис выругался, чтобы облегчить душу, и пошел дальше. Он смотрел вперед, туда, куда умчалась машина, и на миг ему показалось, будто он опять видит свет. Неужели этот тип остановился, чтобы его подобрать? Нет уж, пусть хоть треснет, он к нему в машину не сядет. Он уже почти добрался до Кастеллума и прекрасно пройдет остаток пути пешком. По крайней мере ничем не будет обязан такому бандиту.
Крис присел на дорожный столбик и неторопливо свернул цигарку. Закурил и с наслаждением втянул в себя табачный дым. Зря я это делаю, подумал он, в кои-то веки можно подышать свежим воздухом, так незачем отравлять легкие дымом.
А вообще-то ночью за городом чудесно. Тишина, только ветер шелестит в макушках деревьев.
На лужайке через дорогу стояли лошади, голов шесть примерно, и с любопытством смотрели в его сторону. Он слышал фырканье, а иногда стук копыт о землю. В тех вон зарослях, что позади, копошится еж. Только бы глупый зверек не вышел на шоссе. Ежи иногда выходят – ночью асфальт сохраняет тепло. А то ведь этакий псих мигом его раздавит. Оленей да фазанов и тех давят. Впрочем, не здесь. Олени здесь не водятся.
Обрывки бессвязных мыслей проносились в его голове. Докурив цигарку, он затоптал окурок и двинулся дальше.