Вздохнув, она снова склонила голову ему на грудь. На самом деле она не больно-то жаждала распространяться о себе, что и не скрывала. Просто его спокойствие и уверенность в себе невольно вызвали у нее своего рода приступ откровенности. Хотелось же ей – и в этом нет никаких сомнений – остаться в его мыслях и памяти после всего.
– Отчего ты такая загадочная, Кендал?
– Кто сказал?
– Послушай, – произнес Джон, – давай поговорим. Что случилось с твоими родителями?
– Они погибли во время перелета в Колорадо, где хотели отдохнуть и покататься на лыжах. Самолет потерпел аварию.
– А что это были за люди?
– Жизнелюбивые, энергичные, веселые. Отзывчивые, открытые для всех, и, конечно же, они любили меня. Я всегда считала, что лучше моих родителей нет никого на свете, и любила их всем сердцем.
– Родители умерли рано, задолго до того, когда приходит естественная смерть. Поэтому ты решила прожить и за них тоже и получить от жизни то, что не смогли они. Вот что движет тобой в твоих устремлениях.
Кендал снова приподнялась:
– Да кто ты такой наконец, психоаналитик, что ли? – Она явно его подкалывала, но он даже не улыбнулся.
– Так что же сделало тебя столь целеустремленной, Кендал? Откуда такая железная воля, а?
– Я уже говорила…
– А если поглубже.
– Ладно, раз уж ты строишь из себя доктора. Я тебя рассмешу.
Она перевела дыхание и глубоко вдохнула:
– В то самое утро, когда они собирались в Колорадо, отец сказал мне на прощание: «Прежде чем мы вернемся, ты уж постарайся и убери свою комнату так, чтобы мы могли тобою гордиться». – Так вот, они не вернулись и я, по-моему, продолжаю жить так, чтобы родителям было не стыдно за меня.
– Что ж, очень образно, но детали опущены.
– Благодарю. Тем не менее, может, сменим тему? Выберем что-нибудь попроще? Чтобы играть в «доктор – пациент» существует масса способов куда забавнее.
– Трудно разжиться одобрением со стороны мертвых, Кендал. Сомневаюсь, что человек может быть идеальным.
– А мне говорили, что может.
– И кто же?
– Мой муж.
Он взглянул на нее, и сердце Кендал чуть не оборвалось. Объятая паническим ужасом от содеянного, она лихорадочно соображала, как бы понатуральнее продолжить разговор, поскорее придумать удобоваримое объяснение.
– Я хотела сказать, что ты совершенно другой человек, совершенно непохожий на того, которого я называла «мужем» И который предал меня.
– И этот «мужчина» – я. Так или нет?
– Да, ты, – ответила она хрипло; – Ты сумел измениться даже за тот ничтожный промежуток времени, что мы находимся здесь. Более того, ты и отдаленно не напоминаешь парня, за которого я вышла замуж. Тот, другой – часть ночного кошмара, который творился давно и в другом месте.
Некоторое время он смотрел на нее в упор, прежде чем возобновить дискуссию:
– Ты начала лгать с того самого момента, как рассказала о гибели родителей, правда?
– Я не лгу.
– Мне кажется, означенный пункт даже не нуждается в обсуждении, Кендал. В этой области у тебя просто нет равных.
– Ну уж если бы я оказалась такой лгуньей, какой ты силишься меня изобразить, тебе бы в жизни не догадаться, что я лгу.
– Да нет, ты же не только лжешь, иногда и реальные факты сообщаешь. Вероятно, такой профессионализм достигается годами упорной практики.
– Мне просто всегда хотелось приукрасить события. Еще совсем маленькой девочкой… мне хотелось усовершенствовать, что ли, окружающий мир, привести в соответствие с душевными запросами. Вместо своих погибших родителей я придумала других, загадочных, и снабдила их фантастическими биографиями. Согласно моей версии, важные события не позволяли им жить вместе со мной.
В один прекрасный момент я решила, что мои родители – кинозвезды, которые хотят спасти меня от Молоха под названием Голливуд. На следующий год посчитала, что они – исследователи Северного полюса. Затем я начала утверждать, что папа с мамой – миссионеры и работают за «железным занавесом», а заодно выполняют опасную работу по заданию ЦРУ.
– Вот это воображение!
Она улыбнулась лукавой доброй улыбкой и добавила: – Мое воображение не слишком пришлось по нраву школьным учителям. Обычно меня наказывали, поскольку принимали мои фантазии за ложь, а я всего лишь хотела изменить обстоятельства, которые мне казались несправедливыми.
– А как там дальше, в отрочестве? Если ситуация, на твой взгляд, становилась невыносимой, то как ты поступала?
– Например? – осторожно поинтересовалась она.
– Очень просто. Если бы твоего мужа поразила амнезия и он забыл, как складывались ваши взаимоотношения на самом деле, ты сказала бы ему правду или соврала?
На глаза Кендал навернулись слезы. Она печально покачала головой:
– Ты прав. Слишком уж много пришлось обманывать. Но только для того, чтобы приукрасить действительность. Впрочем, признаю, иногда я, таким образом, добивалась какой-нибудь своей цели.
Она задумчиво взъерошила его волосы, коснулась ресниц, губ.
– Хотя вряд ли все можно выдумать. В любви, например, не обманешь. Я бы не смогла притворяться. Даже страдая от амнезии, ты бы узнал правду, ведь так? Ты бы ее почувствовал. Послушай, как бьется сердце. – Она приложила его ладонь к своей груди. – Когда амнезия отступит, ты, возможно, начнешь страдать другой ее разновидностью, то есть забудешь все то, что произошло после аварии. И время, которое мы провели вместе в этом доме.
Кендал приблизила к себе его лицо и, наклонившись, прошептала:
– Но если память о прошлом так и не вернется, помни – пока мы жили здесь, я тебя любила. – Словно в подтверждение своих слов она нежно поцеловала его в губы.
Джон не замедлил ответить, и вот уже они слились в долгом сладострастном, зовущем поцелуе. Он принялся ласкать ее – податливую, томную, влекущую. Она словно бы невзначай, коснулась коленом его паха.
– Еще, – попросил он шепотом.
Женщина легонько заскользила в его объятиях, не оставляя стараний до тех пор, пока не ощутила всю мощь и силу его естества. Затем, сгорая от желания, принялась исследовать его плоть, надавливая ласково, но сильно.
Джон продолжал целовать ее, одновременно пытаясь перевернуть на спину. Кендал вся отдалась во власть чувству и с замиранием сердца, но без малейшего намека на стыд или скромность, позволила любить себя всю. Он целовал ее лоно, проникал языком в самые интимные места и укрытия. Нежными мягкими губами касался ее шрама на животе, волнующих холмиков груди, розовых трепетных сосочков. Джон дотрагивался до нее так бережно и деликатно, что она, вытянувшись в струнку, отзывалась всеми фибрами своей души, вторя его движениям.
Он приподнялся на руках и осторожно вошел. Горячая волна страсти захлестнула их с головой, подхватила и понесла, заставляя слиться в единое целое, чтобы не погибнуть в этом бушующем море любви.
Кендал, как в бреду, запустила пальцы в волосы Джона и приподняла его голову.
– Открой глаза, Джон. Взгляни на меня, – попросила она тихо, но настойчиво. – Взгляни повнимательнее. Взгляни и запомни.
Он сделал так, как она просила, ни на секунду не оставляя свои попытки познать всю ее до конца, до самого донца. Когда все кончилось, он позвал ее хриплым, сдавленным голосом и вновь забылся в любовном экстазе.
Они, наконец, очнулись. Кендал долго еще сжимала его в своих объятиях, а он уткнулся в нее лицом. Женщина гладила его по голове и беспрерывно шептала:
– Помни обо мне, Джон. Прошу тебя, помни обо мне.
Глава сороковая
Мужчина втиснулся на диван, наискосок от Рики Сью.
– Приветик.
– Отвали.
– Не очень то по-соседски, не находишь? Или ты уже забыла? Мы с братом сегодня интересовались дорогой.
В течение последнего получаса Рики Сью сидела в одиночестве, выпивала и пыталась как можно скорее позабыть все те гнусности, которые наболтал Пепердайн.
Если что-нибудь случится с миссис Бернвуд и ее ребенком, то не кто иная, как Рики Сью, окажется виноватой – вот что он говорил.