- А во что ты веришь? - Бранка подходит, садится в одно из кресел, смотрит на брата.
- В математику, - спокойно отзывается Милко, - в безупречную логику математических законов. Если в этом мире и существует истинный Бог, то имя ему - математика, а ей, как ты понимаешь, плевать на церковную утварь и разрисованные дощечки.
Милко ухмыляется невесело, складывает руки на груди.
- Сюда летит д'алаан - титанида илнари. Дочь самого воинственного из Доминионов Салимкора, аватара живого бога. Такие, как она, играючи опрокидывали целые армии, ее мощь неописуема, но даже она - лишь бледная тень своего повелителя. По своей воле, они опустошали целые миры, а их невероятные звездные армады - галактические кластеры. Они бесконечно сильнее нас, и все, что я могу им противопоставить - математику, чьи законы не поколебать даже богам.
Милко вздыхает и, хрустнув костяшками пальцев, кивает через плечо.
- Нашим людям нужна надежда. Но если я ошибся, - грустная усмешка, - мы все сегодня умрем и никто - ни Бог, ни дьявол, нам не помогут.
Милко умолкает. Встает, снова подходит к окну, смотрит на завершающуюся внизу церемонию. На плечо ложится сильная ладонь сестры и он почему-то не может сдержать улыбки.
- Я тебе одно скажу, братишка: что бы ты не думал, Бог всегда с тобой, - Бранка пожимает плечами, - видно, на роду так написано. Да и ценит он, говорят, блаженных - а ты у нас еще тот "не от мира сего"...
И треплет жесткие волосы Милко. Адмирал Бражич пытается увернуться, что не просто, смеется беззлобно. Встречает взгляд сестры - в нем, за напускной беззаботностью - сомнения, страх и беспокойство за него, Милко, на чьи плечи легла вдруг ответственность за судьбу целого мира. Он не подает вида, улыбается как можно беззаботнее, кивает в сторону стартовой площадки.
- Пора.
- Скажете пару слов, адмирал Бражич?
- Вот уж чего никогда не умел...
- Идем и не дрейфь: это - твои люди, они не страшнее Килен. Ну, разве что когда выпьют...
Они спускаются вниз, проходят через аварийный шлюз и ступают в залитую светом утробу стартовой площадки. Десятки типовых буксиров "Солярис", зависшие над площадкой на рельсовых направляющих, отсвечивают ярко-желтой краской, поверх которой кто-то грубо намалевал изображения двуглавых орлов на красных щитах. Их пилоты и обслуга стоят внизу - люди удивительно спокойны, их взгляды направлены на Милко.
Адмирал Бражич останавливается в дюжине шагов от толпы, нащупывает свою колоду карт в кармане. Почему-то это успокаивает.
- Однажды мне сказали: ты никогда не будешь летать, - Милко оглядывает лица своих людей, - из-за полученной в детстве травмы, тебе не выдержать боковых перегрузок. "Я могу попытаться", ответил я, "это невозможно", возразили мне. А через четыре года я получил высшую, пятую категорию допуска к полетам и сдал вступительный экзамен в Академию Космофлота. Мне говорили, что бесполезно выходить за стол финала планетарного чемпионата - новичку не победить игроков из первой пятерки, это невозможно. Но я все равно сел за стол и ушел с главным призом. Мне говорили, что Хадсон непобедим, противостоять "Альбиону" - абсурдно, победить в этом бою невозможно, но я нашел способ разгромить их.
Милко умолкает на мгновение и вынимает из кармана колоду. Смотрит на карты с каким-то непостижимым ожесточением, а потом поднимает взгляд, вновь вглядываясь в лица своих людей.
- Люди любят кидаться словом "невозможно", потому что это удобно. Но "невозможно" - не приговор. Не константа, не физический закон. "Невозможно" - это оправдание. Лени, слабости, нежеланию бороться, недостатку мотивации - без разницы. Мой дед, Йован Бражич, любил повторять: "главный талант мужчины - умение постоять за Отечество", другой мой предок говорил, что нет для мужчины ничего важнее защиты и процветания семьи. Но нельзя любить и бороться за Родину на тридцать процентов. Нельзя защищать тех, кто тебе дорог, наполовину. Нельзя просто сказать себе: ну, вот, я сделаю что-то как-то, формально и спустя рукава, а то, что не получится - просто невозможно. Нет! Всю жизнь я делал то, что другие считали невозможным лишь потому, что знал: для того, кто отдаст борьбе всего себя, всего до конца, невозможное станет возможным.
Милко расправляет плечи и начинает демонстративно тасовать карты.
- Время для оправданий закончилось. Сюда движется непобедимая сила, которую невозможно остановить - так говорят. Но за нашими спинами - все, ради чего мы живем, все, что мы любим, все, что нам дорого. И в предстоящем бою даже смерть не станет нам оправданием: сегодня, у наших рубежей, мы их остановим. Сделаем невозможное - возможным.
Он умолкает и ответом ему служит лишь блеск в глазах его людей. Кивнув и улыбнувшись криво, Милко командует, не повышая голоса:
- По машинам!
Грохот форменных ботинок по сорбционным решеткам консольных переходов взрывает тишину. Стартовая площадка наполняется шумом человеческих голосов, гулким эхом стартовых команд, шипением и лязгом гидравлики. Милко кивает Бранке - та усмехается в ответ, показывает весьма двусмысленных жест и идет к своему буксиру. Ему тоже пора. Милко подходит к своей машине, застегивает комбинезон, подключает с помощью техников дренаж и лезет в скафандр. Внутренний контур начинает подстраиваться под анатомию тела, ребята из поддержки закрывают люк на спине, подключают скафандр к системам жизнеобеспечения и микроклимата, отходят. Один показывает характерный жест руками, и лебедка поднимает скафандр вместе с блоками контроля и жизнеобеспечения в кокпит буксира. Милко привычно цепляет подошвами педали, защелкивает предохранительные захваты на поясе и между лопаток, подключает телеметрию и каналы связи. Весь обслуживающий персонал спешно покидает площадку, и пилоты в паре с операторами начинают предполетное тестирование - в автоматическом и ручном режиме параллельно. Наконец, датчики готовности светятся зеленым и знакомый голос дает добро на старт.