Любомир смотрит на жену непонимающим взглядом, разводит руками.
- А... тогда как?
- А ты не понимаешь? - Бранка качает головой, - Он же все время заставлял нас танцевать какие-то странные танцы: в этот красный самотык с крылышками не стрелять, там пролететь, там посигналить, а вот тут - джигу сплясать. А она - тоже хороша, могла бы нас сразу на засаде хлопнуть, но исправно во все ловушки попадала, точно ей там медом намазано. А после переговоров? Мы же как думали: она с "Альбиона" бешеные отступные затребовала и вместо части денег забрала Милко, чтобы за позор свой отыграться. А я вот после их отлета поняла кое-что: не такая она мелочная, чтобы вот так мстить. Она его не мучить-пытать в свое логово повезла, а просто спасла.
- В смысле? - Любомир аж на диване подскакивает.
- В прямом. Ведь если так посмотреть, после подписания договора братец мой становился не просто ненужным, а очень даже мешал. Всем и сразу. Виндзору - из-за нанесенного позора, Ладоге - потому что против воли втянул их в это дело, новой администрации - как влиятельная в народе фигура. Так что не было у Милко будущего на Дреаме - не убили бы, так чего похуже придумали. А так - все довольны, да и кто его теперь из когтей этой фурии выцарапает?
- Но подожди, - Любомир останавливает жену движением руки, - ты же говорила, что она его погубит?
- Говорила, - легко соглашается Бранка, - потому что дурой была. А потом, когда они якоря наши скинули и улетели, одно с другим сложила и поняла кое-что.
Она наклоняется вперед, упирается аугментированными локтями в колени, складывает ладони, смотрит прямо в глаза.
- Они с самого начала были в сговоре, понимаешь? В душе не представляю, как наш хитрожопый поц умудрился запудрить мозги этой кровожадной Галадриэли, но вышло, что вышло: эти двое нас всех развели. Тебя, меня, "Альбион", все Содружество. Выставили Хадсона идиотом, Виндзор - на бабки, остальных - на нужные условия мирного договора, а сами укатили в закат на красном звездолете при лавэ и хабаре. Разве что надписей "только поженились" и "вы - лохи!" неоновым светом не хватало.
И, сказав это, Бранка откидывается обессиленно на спинку дивана.
- Всегда знала, что мой братец - гребаный катала. Но вот такой кидок - это даже для него... смело.
Любомир тоже откидывается назад, трет задумчиво бородатую скулу, думает о чем-то с полминуты.
- Но в конце-то, выходит, все не так уж плохо получилось? - замечает он, наконец, - Оккупацию шакалам из "Альбиона" обломили, Дреам защищает Белая Ладога, а Светло получил статус свободной экономической зоны на три десятка лет. А если ты права, и у шурина моего с этой принцессой что-то срастется - то вообще замечательно: знать, нашел наш неприкаянный бабу себе под стать. И зачем загоняться тогда?
- Да я не загоняюсь, просто... - Бранка вскидывает взор, - это же каким запредельным самомнением и космической наглостью нужно обладать, чтоб вот такие дела делать? И ведь он таки соблазнил эту полубогиню - ни больше, ни меньше. Эх, права была бабушка Соня: пострел наш талантлив не в меру...
Бранка вдруг замолкает, смотрит внимательно на мужа. Он - опять перемазанный в пыли, рыжая борода - начёсана, а серые глаза смотрят знакомым живым взглядом. Эх, свинтус... Встает рывком, подходит к Любомиру и, ничтоже сумняшеся, садится ему на колени, лицом к лицу. Стягивает майку, оставаясь в одном лифе, мочит край об язык и начинает вытирать грязные полосы с его лица.
- Бра-а-анка, - стонет Любомир, но сопротивляться и не думает.
- Слушай, дети ведь только завтра вернутся? - уточняет шепотом Бранка, точно сама не знает.
- Да, вторым кораблем, - кивает Любомир, еще не понимая, куда клонит супруга.
- Ты заднюю дверь закрыл?
- Ага.
Она отвечает кривой ухмылкой, а в глазах - уже озорные чертики хороводы водят. Отбрасывает майку, приподнимает Любомиру голову за подбородок и целует - ярко, с напором, как лишь она умеет. А он и не думает сопротивляться: привлекает к себе одной рукой, другой сжимая упругое бедро супруги.
Бранка цепляет край рабочей футболки мужа, отстраняется и рывком снимает, обнажая его покрытую мелким рыжим пушком, мускулистую грудь. Металлические пальцы протезов скользят по коже, вдоль застарелых шрамов - она знает их все. А он - привычным движением снимает с нее лиф, притягивает к себе целует в шею, чувствуя ее сильные объятия. Да вдруг, чуть отстранившись, спрашивает, точно боясь после потерять мысль:
- Слушай, а что это за штука с "талантом мужчины"? Вы все шутили-шутили, а я спросить забывал...
- Старая история, - улыбается Бранка, взъерошив волосы мужа, - помнится, в детстве мы с Милко часто слушали, как спорили бесконечно деды, Йован и Аарон, все решая, что дороже настоящему мужчине: Родина или семья. И так они спорили, бывало, до закатных звезд, а бабушка Соня, четыре десятка лет, счастливо прожившая за Аароном в браке, расставив по столу бахш и форшмак, усмехалась, помню, и шла в дом, не мешая сватам решать извечное.
Бранка подается вперед, прижимаясь к обнаженной груди мужа, смотрит в глаза, поглаживая щетинистую щеку.
- Мы все думали: чему она усмехается? - хитрая полуулыбка, озорной блеск в глазах, - А вышло так, что бабушка не первый год на свете жила и таки имела сказать: главный талант мужчины - знать, чего хочет женщина. Та самая. Единственная.
И, уже наклоняясь для нового поцелуя, почти шепотом:
- А кто мы такие, чтобы спорить с мудрыми предками?..
<p>
2018 г.</p>