«А ведь разобрался малец, — думал Булгаков. — Самую суть схватил. Вот что значит образованность».
В самом конце занятий с задней скамейки раздался вопрос:
— А ты-то сам кто будешь — социал-демократ?
Что мог ответить тогда Михаил? Конечно же симпатии его на стороне социал-демократов. Но вправе ли он уже причислить себя к ним? Не будет ли это выглядеть самонадеянностью и бахвальством? Готов ли он взять на себя такую ношу и такую ответственность?
Он сказал прямо и честно:
— Пока не знаю. Это ведь на всю жизнь.
После этого занятия его больше никто в мастерских не называл Михаилом-маленьким или Михой, а величали по имени-отчеству — Михаил Иванович.
Несчастье пришло нежданно-негаданно. Утром, придя на работу, Миша услыхал:
— Там Булгаков помирает, тебя к себе зовет. — Сначала Васильев не поверил: богатырь Булгаков — и вдруг «помирает».
— Да беги же, беги, с мастером договорился. Михаил бежал, спотыкаясь о шпалы. Какие только мысли не мчались наперегонки в его мозгу, и одна казалась нелепее другой…
Он добежал до знакомого вагончика, вскочил по лесенке внутрь и застыл от неожиданности: прямо на полу посреди теплушки лежал, вытянувшись во весь свой богатырский рост, Михаил-большой. Вокруг него, ничего не понимая, сидели дети, и только старшая, Лида, девочка лет двенадцати, притулилась около матери.
Надя сидела у изголовья Булгакова и молча, покорно смотрела ему в лицо.
Глаза Михаила были закрыты, он дышал тяжело, хрипло, прерывисто, но дышал.
— Что случилось? Когда?
Надя не ответила, а только сказала:
— Священника бы…
— Да не священника, а доктора. Был доктор?
— Откуда же ему быть?
Михаил вспомнил, что по дороге, недалеко от мастерских, он видел белый флажок с красным крестом.
— Я сейчас, — крикнул он и стремглав бросился туда, где висел этот флажок.
В каменном двухэтажном доме его встретила девушка. Она преградила Михаилу дорогу, испуганно подняв руки.
— Что вы, сударь, сюда нельзя…
— Там рабочий умирает, скорее доктора.
— Нет сейчас доктора. Где умирает?
— Здесь, недалеко, на путях. Да скорее же!
— Мне не на кого больных оставить… Но я сейчас, сию минуту. Подождите.
Она о чем-то попросила старушку в белом халате и обратилась к Михаилу:
— Ведите меня, а сами потом возвращайтесь сюда. Сейчас придет врач.
Они добежали до теплушки, и Михаил повернул обратно, чувствуя, как теряет силы. Но доктора все-таки привел. Врач не столько осматривал больного, сколько оглядывался по сторонам, вздыхая и покачивая головой. Видно, жилище это произвело на него удручающее впечатление.
— Что же, — сказал наконец он, — положение серьезное, не скрою. Нужна операция, и возможно скорее. Вольного необходимо немедленно доставить в больницу. Вот только…
Врач еще раз безнадежно взглянул на окружавшую его нищету. Михаил понял:
— Вы не волнуйтесь. Я заплачу… Деньги у меня есть.
— Это ваш брат? — спросил врач.
— Нет, но это неважно.
Михаил заметил, как благодарно и восторженно взглянула на него сестра милосердия, и что-то теплое подкатило к его сердцу. А Надя посмотрела на Васильева скорее удивленно, чем с благодарностью.
Михаил так и не узнал в тот день, зачем звал его Булгаков, что хотел сказать ему. Надя лишь недоуменно пожала плечами. Не ведала она и о том, как стряслась с мужем беда той ночью. Люди, которые принесли его, лишь тяжко вздыхали: непосильную ношу взвалил на себя мужик, вот и надорвался. А может быть, голод и постоянная бессонница подточили его силы?
Михаил вышел из теплушки вместе с сестрой милосердия.
— Спасибо вам, — сказал он, когда они шли по путям.
— Мне-то за что? Я, между прочим, и не сестра вовсе, а акушерка. И попали вы не в больницу, а в родильный дом. Это уж потом я врача пригласила…
Ах как непонятна, как таинственна жизнь. Кто бы мог подумать, что именно в тот печальный день, когда на грани смерти был его друг, встретит он эту девушку в белом халате, заглянет в ее доверчивые, добрые глаза и вместе посмеются они потом, вспоминая, как влетел в родильный дом запыхавшийся парень.
Закончатся летние каникулы, получит Михаил расчет, отправит, как обычно, деньги матери, остальные отдаст в рабочую кассу: надо же на что-то жить большой булгаковской семье. На починку обуви и оплату учебы он заработает потом, частными уроками…
Но не уйдет Михаил из этих железнодорожных мастерских, долго еще будет вести в нем марксистский кружок, разъяснять рабочим произведения Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина. Пройдет совсем немного времени, наступит 1898 год, и он, товарищ Васильев, с гордостью назовет себя социал-демократом.