Шендриковец понимал, что выступать сейчас против Васильева бессмысленно, и он произнес несколько слов одобрения тому, что говорил «уважаемый оратор».
— Но я призываю вас к хладнокровию. Наше движение, наше общество не созрело еще для политической борьбы. Забастовка? Да! Забастовка. Но требования наши не должны быть чрезмерными. Мы должны совершенно определенно сказать: пока дайте нам хорошую зарплату, удобные жилища, постройте школы для наших детей и больницы для инвалидов. Это не так уж мало, не так ли?
Рабочие одобрительно загудели. «Да, это враг пострашнее», — подумал Васильев. Его «умеренность», его лозунг «не все сразу» трудно отбросить вот так, с ходу, ведь рабочим настолько плохо живется, что любые уступки капиталистов они сочли бы за благо.
— Нет, товарищи! Это хорошо, но этого мало! — снова обратился к рабочим Васильев. — Мне в царской тюрьме досталось так, что я на всю жизнь награжден чахоткой. И могу вам уверенно сказать: если у тебя чахотка, надо лечиться не от кашля! Кашель только следствие этой проклятой болезни. Надо ликвидировать самую причину, самую болезнь. Тогда и кашля не будет. Вот почему я провозглашаю: не малым довольствоваться, не подачек просить, а требовать, бороться за свое. Не чужое, а свое! Вот почему Бакинский комитет зовет вас бороться за свои политические права. Долой царское самодержавие! Да здравствует республика!
Полицейские свистки прервали речь Васильева. Рабочие начали расходиться. И в это время на верстак, где стоял Васильев, вскочил Фиолетов.
— Товарищи! Не бойтесь полиции! Не бойтесь Макалына! Никто не может запретить нам собираться и говорить о своих рабочих делах. Не допустим полицию в цех!
Во время стычки с полицией рабочие оберегали Васильева как могли, но все-таки он получил от полицейского изрядный удар в грудь.
В какой-то момент Михаил оказался с глазу на глаз с Кильмаевым; здоровяку ничего не стоило в этой сумятице измолотить его в порошок. Мгновение они стояли друг против друга.
— Ну что ж, бей, силы-то у тебя хватит. Ну? Кильмаев простонал:
— Уходи, учитель, слышь, уходи. Душу ты мне вынул. Не доводи до греха, а то зашибу…
— Не зашибешь, Кильмаев, — сказал Васильев, потирая грудь, — ты хоть и грозишься, а злости в тебе нет. Подумай лучше, Кильмаев, над своей жизнью, вот тогда я и душу твою верну.
— Дьявол ты, настоящий дьявол. Не смотри на меня своими глазищами! Уходи…
На нефтяной промысел товарищества «Арарат» Васильев ехал вместе с Алешей Джапаридзе. Причина поездки была чрезвычайной: на одном из промыслов возник пожар. Члены товарищества «Арарат» поспешили обвинить в нем «проклятых большевиков»… А ведь именно на этом промысле рабочие уже решили участвовать во всеобщей забастовке.
— Я подозреваю, — говорил на заседании комитета Стопани, — что это провокация. Мне трудно сказать, чья именно, и нам необходимо разобраться.
Тогда и решили послать на промысел Васильева и Джапаридзе.
Алеша был человеком безудержно отчаянным. Однако с тех пор, как приехал он из Женевы, от Владимира Ильича, все, кто знал его, увидели в нем то, чего прежде не замечали, — какую-то рассудительность, а порой и сдержанность. И все-таки нет-нет, да прорывался в нем прежний, вулканический Алеша.
На промысле Алешу и Михаила рабочие встретили настороженно. А один из буровых мастеров, которого нефтяники звали Амбарцумом, закричал:
— Гони их! Слышь, гони! Поджигателей всяких. Сожгут промыслы — где работать будем? Хозяин говорит ведь рабочим от поджогов больше беды, чем ему убытков.
— А я согласен с вашим хозяином, — неожиданно сказал Васильев.
— Согласен? С хозяином? — уставился на него Амбарцум. — Хитришь, что ли?
— Нет, не хитрю, — спокойно ответил Михаил. — Мы с товарищем Алешей приехали сюда специально для того, чтобы сказать вам об этом. Мы согласны с вашим хозяином: от пожаров на промыслах больше страдают рабочие, чем капиталисты. Вот давайте вместе разберемся, кому выгодны поджоги, и нам станет ясно, чья это работа.
— Тоже мне, прокурор нашелся, — мрачно усмехнулся Амбарцум. — Разбираться приехал!
— А чего тут разбираться? — сказал молодой рабочий, обращаясь к агитаторам. — Ваши же комитетчики приезжали, кричали: бей, жги… А кто сейчас рабочих со старой скважины кормить будет?
Услышав о комитетчиках, Алеша вспыхнул:
— Какие комитетчики? Не могут большевики призывать к поджогу… Не могут.