— Но ведь Михаилу Ивановичу ничего не грозит! — не сдержался Сеид.
— А кому же? — спросил Васильев.
— Наверное, мне, если Сеид предлагает уехать, — сказал Ашот.
— Вот этого-то я и не понимаю, — продолжал учитель. — Мы все друзья, а участь у нас разная. Сеид что-то знает, Ашоту грозит опасность, а мне как с гуся вода. Не может этого быть.
— Так ведь вы же русский! — выпалил Сеид. Тревожная тишина воцарилась в комнате. Медленно заговорил Васильев:
— Значит, ты узнал, что готовится резня? Я так и думал. Ты понимаешь, Сеид, что это значит? Сколько невинных людей может пострадать! А ведь среди них твои друзья, Сеид.
— Что я могу сделать? Но я слышал, я знаю… И отец, и Исламбек — заодно. Все мусульмане — против армян. Я видел оружие, ножи. Так страшно, Михаил Иванович! Нужно придумать что-нибудь, предупредить. Я сам ничего не могу… Ашот, — продолжал он, обращаясь к другу, — я тебе денег дам, у отца украду, уезжай. Пожалуйста, ради аллаха.
— Нет, Сеид, теперь я никуда не уеду. Разве я брошу своих родителей? И свою сестренку, которая тебя любит, как брата? И мою бабушку, у которой мы оба ели вкусные лепешки. И моих… нет, наших друзей, с которыми вместе купались в море, бегали в Баладжары, лазили на Баилов мыс. Нет, я их не брошу. Никогда. Не буду спасать свою шкуру.
Последняя фраза прозвучала упреком.
— Так ведь я, — оправдывался Сеид, — ничего не могу сделать. Тебе сказал. А кому еще? Мирзабекянцу? Он без нас с тобой все хорошо знает.
— Ты прав, Сеид, — сказал Васильев, — конечно, мы тоже ничего особенного сделать не сможем, но все-таки своих друзей предупредим. А за Ашота ты не беспокойся: он у меня будет.
Когда Сеид ушел, Васильев сказал:
— Немедленно любыми путями нужно сообщить членам комитета. Свяжись, Ашот, с Алешей и Ваней, а ты, Машенька, — с Ольгой и Ефремом. Я разыщу членов «Гуммета». Вечером сбор у нас. Пошли.
Члены Бакинского комитета уже привыкли к тому, что почти каждый день приносил чрезвычайные новости, требующие немедленного решения. Но то, что они услыхали, ошеломило их.
— Я уверен, — говорил Васильев, — что эта подготовка связана с приездом Накашидзе из Петербурга. Резня в Баку должна стать южным вариантом Кровавого воскресенья в столице. Они хотят этой жестокой бойней задушить рабочее движение.
Мария была вне себя:
— Нет, не могу смириться с мыслью; неужели это возможно? Чтоб один рабочий резал другого!
— Да, ты права, — с яростью сказал Фиолетов, — нет ничего отвратительней и страшней, чем национальная рознь. А у мусульман это очень развито; фанатики, с детства прививают им, что армяне — их злейшие враги.
— Товарищи, — сказала Ольга Петровна, — наверное, сейчас нужно не рассуждать, а принимать решительные меры.
— Я предлагаю, — сказал Васильев, — немедленно выпустить листовку о готовящейся резне.
— А может быть, не стоит торопиться? — сказал все время молчавший Стопани. — Все-таки сведения не проверены.
— Когда резня начнется, поздно будет, — возразил Михаил.
— Да и что худого, если мы разъясним людям, Что враг у них капиталист — русский, армянский, азербайджанский, — а не рабочие тех же национальностей?
— Ну что ж, — не очень энергично произнес Стопани. — Пожалуй, нужно повести агитацию в рабочих районах.
— А я согласен с Васильевым, — сказал Фиолетов, — давайте поручим ему написать листовку, попросим «Гуммет» перевести ее на тюркские языки, а на армянский переведет кто-нибудь из наших или из «Дашнакцутюпа».
— Это предатели, — сказал Джапаридзе, — только испортят дело.
— Мы сами переведем, — смущаясь, сказал Ашот Каринян, который первый раз присутствовал на совещании, — гимназические организации помогут спасать армянские семьи в русских, азербайджанских и грузинских домах.
— Ну что ж, тогда не будем терять времени, — утомленно сказал Стопани.
«Уж не болен ли он? — подумал Васильев, глядя, как тяжело передвигается Александр. — Но разве в такую минуту он сляжет?» Михаила самого душил кашель, он чувствовал, как бросает его то в жар, то в холод. Но сейчас не время болеть.
Товарищи разошлись, Васильев задержал лишь Ашота.
— Погоди. Во-первых, поработаем, во-вторых, без меня теперь ходить не будешь.
— Что вы, Михаил Иванович!
— Не вздумай перечить. Садись, будем трудиться. А Мария Андреевна сходит в типографию «Нина».
Как и решил комитет, листовки на русском, армянском и азербайджанском языках были выпущены и распространены среди рабочих. Однако Васильеву показалось, что люди отнеслись к этим листовкам с недоверием. Абдалла Буранов, тот самый рабочий, к которому он уже давно с интересом присматривался, даже сказал, что все это ерунда: с какой стати он, мусульманин, должен обижать Хачатура, хотя тот и армянин?