Мария встретила мужа вздохом облегчения, она немало поволновалась за него. Во-первых, пуля не разбирается, где армянин, а где русский, а во-вторых, Исламбек с его компанией может расправиться запросто с неугодными, — поди потом доказывай, что это — дело платного убийцы, а не разъяренной толпы.
— Где Ашот? — тревожно спросил Михаил. Он оставил его дома на попечение жены, и боялся, что сбежит этот темпераментный мальчишка в самое пекло.
— Я отвезла его в порт, он у надежных товарищей на русском пароходе, — успокоила его Мария.
У Михаила отлегло от сердца, и он обессиленно свалился на диван.
В тот же вечер к нему домой пришли Стопани, Джапаридзе, Фиолетов. Алеша выглядел не только растерянным, но и виноватым, будто поверь он сразу сообщению Сеида — что-то можно было предотвратить. Стопани молча шагал по комнате, а Ваня Фиолетов кричал, не помня себя:
— Бандиты! Подлецы! За что? Жгут, громят, грабят. А Накашидзе спокойно разъезжает по улице, и мусульмане кричат ему «ура!».
Стопани сел и, сцепив руки, раскачиваясь, словно от зубной боли, сказал:
— Товарищи! Мы выпустили листовки, мы пытались предотвратить эту дикую резню. Но пока это еще не в наших силах. Совершенно очевидно, что наемным бандитам было выдано оружие, которого у нас почти нет. И потом, резня была спровоцирована именно здесь, среди непролетарских элементов. Давайте, товарищи, вместе решать, что делать дальше.
Товарищи молчали.
— Да, — сказал наконец Джапаридзе, — мы знали, кто виновник этих погромов. И пока еще не в силах остановить резню. Но мы должны разъяснить людям, что это братоубийственная резня и кому она на руку.
— Нужно ехать в рабочие районы, — сказал Васильев. — Нам не удалось предотвратить резню, но мы обязаны не допустить, чтобы она перебросилась туда.
Ваня Фиолетов вскочил:
— Нужно создать боевые отряды из сознательных рабочих. Погромщиков тоже можно громить…
Васильев понимал, что создать такие отряды можно, однако сделать они все равно ничего не в состоянии: ведь на стороне погромщиков полиция, войска…
Но он не возражал. Сейчас все средства были хороши в борьбе против погромов. Фиолетов продолжал:
— Кроме того, я предлагаю организовать рабочую демонстрацию по улицам города и вывести на нее вместе и русских, и азербайджанцев, и армян — всех честных людей.
Разошлись быстро, была глубокая ночь, а каждому из них утром предстояло отправиться в промысловые районы. Васильеву нужно было идти на занятия.
В учительской стояла тишина. Педагоги растерянно поглядывали друг на друга, не зная, что предпринять. Занятий сегодня не будет — это ясно. Да и придут лп ученики?
Васильев не спал ночь. Он писал воззвание к рабочим, населению и войскам с призывом не допустить дальнейшего кровопролития невинных людей, разъяснял, кто является истинным зачинщиком этой безумной резни и каковы их цели.
«Обрушимся же на действительных виновников чудовищного преступления — полицию, администрацию, на самого самодержавного царя, как главного виновника всех бедствий и преступлений», — писал Васильев. Листовку эту Мария утром отнесла в скоропечатню Бакинского комитета, и сегодня она должна была появиться в городе и рабочих районах.
Кое-кто из учеников все-таки явился на занятия. Оля были перепуганы: шутка ли, идти в училище мимо неубранных трупов, видеть лужи крови…
Учитель смотрел им в глаза и видел в них немой вопрос: что же это?
— Друзья, дорогие мои ученики! Вы уже не маленькие, — говорил Васильев, — и вы должны знать, что на улицах Баку происходит страшная несправедливость. Не армяне, не азербайджанцы ее главные виновники, а власти, царь, губернатор Накашидзе. Я говорю вам так потому, что сейчас нельзя говорить иначе, люди обязаны знать правду. Иначе можно потерять самое святое — веру в человека.
Он стоял посреди коридора, окруженный учениками. Он видел, что возле него остановились два учителя. Они внимательно слушали коллегу и молчали, не смея прервать «крамольную речь» его перед учениками.
Он постоял немного и тихо сказал:
— Пойдемте, я отведу вас по домам.
Они не хотели уходить: здесь, возле учителя, этого смелого и честного человека, им было безопасно. А выходить на улицу не хотелось — уж очень там страшно.
Вооруженного выступления против погрома организовать не удалось: не хватило оружия, да и подступы к рабочим районам были перекрыты полицией.