— Кажется? Нет уж, — решительно сказал Михаил, — очень прошу вас уточнить. Если есть, то назовем его революционным комитетом по обороне университета. Мы с вами войдем в него от имени МК. Если нет, этот комитет надо создать. Как вы думаете, надолго затянется эта оборона?
Алексинский неопределенно пожал плечами. Чувствовалось, что он не задумывался над этими вопросами. Движение студенчества не представлялось ему делом серьезным, требующим особой организации.
— Трудно сказать… И вообще, следует ли к этому относиться серьезно?
— В революцию не играют, — твердо сказал Михаил.
— Да разве это революция? — с нескрываемой иронией спросил Алексинский.
— Пока еще нет… Но огонь ее уже разгорается. И самое главное — не дать загасить его.
Вскоре комитет собрался. Он оказался немногочисленным, и каждому хватало дел: следить за улицей, проверять, кто входит в университет и кто выходит, поддерживать боевое настроение у студентов.
— А питаться чем будете? — задал прозаический вопрос Южин.
Над этим никто не задумывался. Может быть, они и в самом деле надеялись в перерыве между боями сбегать домой пообедать? Южин вновь заметил ехидную усмешку, Алексинского.
— Значит, так: один из членов комитета возьмет эти деньги, соберет еще, подыщет на свое усмотрение десяток шустрых парней — и бегом за продуктами. Подвезти их нужно по переулку за университетские двором; Рассчитывайте дня на два, не меньше… Купите самое необходимое, хлеб прежде всего. Помните: нужно много хлеба.
— Кому поручим это важное дело?
— Петру Сомову — он у нас хозяйственный.
Петр — долговязый худой парень из рабочих — не скрывал радости. Он гордился данным ему поручением а тотчас выбежал из аудитории.
— Теперь, — продолжал Южин, — об оружии. Надо подсчитать, сколько у нас револьверов. Пожалуйста, возьмите двух комитетчиков, товарищ Алексинский, соберите всех, кто вооружен огнестрельным оружием, и разбейте их на отряды.
Алексинский пожал плечами и вышел, кивнув головой двум сидевшим рядом с ним студентам.
— А нам, — продолжал Васильев, — предстоит решить одну научную задачу.
— Научную? — удивился вихрастый паренек в короткой студенческой куртке.
— Именно научную. Есть ли среди вас химики? Студенты молчали, — видимо, химиков среди них не было. Это огорчило Михаила Ивановича: он надеялся, что молодежь могла бы изготовить динамит, который сейчас очень пригодится. Он знал, конечно, теорию взрывчатых веществ, но практических навыков не имел.
— А мы реквизируем из химической лаборатории серную кислоту или азотную, наполним ими колбы — и будьте уверены, какие бомбы получатся, — сказал очкарик, взглядом испрашивая у Южина разрешения.
— Что ж, — ответил Михаил, — на худой конец и это неплохо. Идите к профессору — он живет в университетском здании — и заберите ключи от лаборатории.
Увидев замешательство среди комитетчиков, Южин добавил:
— Будет профессор отказываться — арестуйте.
Будто только этих слов и ждали студенты. Они вскочили, крикнули что-то и выбежали с очевидной готовностью «арестовать профессора». «Юность пробует силы», — подумал Михаил.
Ночь прошла спокойно, даже более спокойно чем можно было предвидеть. Забыв обо всякой опасности, вопреки всяким правилам маскировки и конспирации, студенты жгли на университетском дворе костры, кипятили чай, варили в позаимствованных из лабораторий посудинах пищу. Продукты Петр Сомов привез самым исправным образом.
— Что же, — сказал Южин, — мы поручаем вам, товарищ Сомов, полный контроль за их расходованием. Наказ такой: экономить каждую крошку хлеба, каждый грамм!
Васильев уснуть не мог и почему-то думал о Ленине. Что бы он сказал об этой ночи, об этой попытке организованного выступления студентов?
С тех пор как они расстались, Михаил Иванович не пропускал ни одной его статьи, ни одной опубликованной речи и всякий раз получал лишнее подтверждение тому, как прозорлив и глубок в своих суждениях Владимир Ильич.
…Южин смотрит сейчас на молодых людей и думает об их судьбе, об их будущем. Конечно, большинство из этих воинственных мальчиков вряд ли станут революционерами, многие попали сюда случайно. Но ведь им нужно пройти сложную школу борьбы, понять себя.
И все-таки Южину казалось, что молодежь не чувствует всей сложности момента: студенты смеялись, сыпали шутками и анекдотами. Поначалу это насторожило Васильева, но постепенно он начал понимать, что это — жизнелюбие, что это и есть молодость, с ее отчаянным блеском в глазах, с презрением к унынию и опасности, и в какой-то степени — игра в «революцию».