— Он согласился, — говорил профессор, захлебываясь. — Он согласился. Вы выходите из университета, и вас никто пальцем не трогает… Больше того, вас будут охранять войска… То есть не войска, разумеется, а особо доверенные лица.
Южин улыбнулся: дипломат из ректора Мануйлова получился бы неважный. А может, не градоначальник хитрит, а он сам? Нет, вряд ли.
— Вы меря не поняли, господин ректор, — сказал Южин, поглядывая на товарищей. Алексинский стоял в стороне, и его взгляд выразительно говорил: я же предупреждал — обманут. Что мы можем! — Вы меня не поняли, профессор. Я сказал конкретно и безоговорочно: нам нужны полные гарантии, что ни единого человека, вышедшего из университета, пальцем не тронут. А вы можете дать свое честное профессорское слово, что эти самые войска не откроют огонь по безоружным студентам? Ректор неопределенно, но вполне честно развел руками: такой гарантии он, разумеется, дать не мог.
— Единственное, что могу вам обещать, — раздумчиво проговорил он, — это то, что пойду вместе с вами, пока все не разойдутся по домам.
Южин с уважением посмотрел на Мануйлова: не трусость, а искренняя любовь к университету руководила им.
— Ну, дорогой профессор, этого не будет. Вас первым и прихлопнут, да еще с удовольствием. Для охотнорядцев что студент, что профессор — одно и то же… Нет, требование наше окончательное: убрать все войска. С черносотенцами мы сами справимся. А в качестве гарантии с нами пойдет сам градоначальник или другая не менее важная птица…
У ректора аж дыхание перехватило. Вот когда он струсил.
— Сам градоначальник? Да вы с ума сошли! Я не посмею ему и заикнуться об этом.
— И между тем это единственный выход, и решимость наша непоколебима.
— Говорите сами. У меня в кабинете генерал, помощник градоначальника. Он прибыл лично. Вы понимаете… Я гарантировал ему безопасность.
— «А он не так прост», — подумал Михаил и вслух добавил:
— Что ж, помощник так помощник. Ведите нас к нему Мы втроем, если не возражает комитет, и двинемся: Петр Алексинский и я.
Комитет не возражал, но ректор замялся.
— Видите ли, — сказал он осторожно, — не лучше ли, если с генералом будут разговаривать студенты;..
— Разумеется, — успокоил его Васильев. — Можете не сомневаться.
Михаил шепнул что-то Петру, тот понимающе улыбнулся, и мгновенно все было сделано: Южин, Алексииский и Петр надели на себя студенческие куртки, не забыв переложить из своих карманов оружие.
— Так надежнее, — сказал Васильев, проверяя, заряжен ли пистолет.
Ректор многозначительно вздохнул.
— Безумие, — пролепетал он и направился к выходу. Уже перевалило за полдень, и первые предвечерние серые блики легли на окна. Кабинет ректора не был затемнен шторами, и Южин решил, что уже пятый час. В массивном кожаном кресле, широко и вальяжно развалившись, сидел генерал, и Южину показалось, что он где-то видел его.
— Кто это? — строго спросил генерал у ректора.
— Это… депутация… то есть я хотел сказать… от студенчества…
— И чего же они просят? — не поворачивая головы, спросил генерал по-французски.
— Мы ничего не просим, — ответил также по-французски Южин. — Мы требуем гарантий.
Генерал до смешного поспешно вскочил.
— Что? — спросил он по-русски. — Каких еще гарантий? Да как вы смеете, сопляки…
Петр повернулся к Южину.
— Пошли, пожалуй… У этого генерала слишком громкий голос.
Южин посмотрел на Петра и искренне порадовался за парня.
— Ты прав. Генерал, видимо, забыл, что мы пришли сюда не с просьбой, а с требованием.
Генерал побагровел:
— Вы понимаете, сам градоначальник гарантирует вам безопасность! Охранять! Охранять даже, черт побери! Да я бы… Да я бы… Мальчишки! Бунтовщики!
Алексинский со своей иронической улыбкой смотрел уже не на генерала, а на Южина.
Михаил посмотрел на него, потом на теряющего последние надежды ректора.
— Вот что, — твердо сказал он. — Если вы будете разговаривать в таком тоне, мы попросту уйдем, — и, обращаясь к ректору, добавил: — Как видите, каков помощник, таков и губернатор. Словом, не получился у вас обман, господин полицейский генерал. Пошли, товарищи…
Такого оборота дела полицейский не ожидал. Видимо, он имел все-таки твердые указания договориться и избежать схватки, потому что неожиданно для всех троих он вдруг резко изменился.
— Погодите… Не так, видишь ли, с ними разговаривают, — ворчал он с видом провинившегося папаши. — А как? Бунтуете ведь, бунтуете, молодые люди. Ну ладно, ладно, садитесь. Да садитесь, я вам говорю!