— Ну, Маруськ, — сказал Михаил Иванович, — если я здесь и излечусь от своего кашля, то наверняка лишусь рассудка. Эта тишина, эта обывательская тишина… Хоть бы ты пошумела, спой, что ли…
Но Марии петь не хотелось. Она понимала, что мечта о покое несбыточна: ее муж попросту не рожден для покоя.
— Мы с тобой на книжки нажмем, — говорила она,
— Разумеется. Ты будешь читать мне вслух стихи, я буду восторженно слушать и восхищаться Жуковским…
— Почему именно Жуковским?
— Ну, может, Фетом… От него покоем веет… Идиллия…
«Идиллию» нарушил пристав. Он вошел, не постучавшись, и вместо извинения представился:
— Пристав Ветвицкий.
У Ветвицкого были потухшие глаза, чуть сгорбленная спина, немолодое лицо. Все в нем выдавало человека много повидавшего. Он холодным, равнодушным взглядом оглядел неказистое жилище ссыльного, посмотрел внимательно на Марию и тихо спросил:
— Супруга, стало быть?..
— Жена…
— В законном браке?
— В законном…
— Дети имеются?
— Пока нет…
— Это хорошо, — задумчиво, даже как будто с завистью произнес пристав, словно именно с детьми у него было связано немало жизненных неприятностей.
Пристав оказался разговорчивым человеком; он рассказал о том, что много лет прослужил в армии, дослужился до чина полковника, а затем вынужден был уйти в отставку.
— Что так? — спросил Михаил Иванович. Но Ветвицкий не ответил, а только вздохнул. Видно, должность пристава была для него не слишком радостной.
— Да вам-то чего печалиться? — сказал Васильев. — Место здесь тихое, народ спокойный. Ловит себе рыбу в Бузане, продает потихоньку…
Пристав опять не ответил. Он пригубил чай, который принесла ему Мария, откусил кусочек сахару и словно невзначай сказал:
— Третьего дня двух ловцов убил полицейский Орехов.
— За что?
— Да вроде какие-то правила нарушили. Так что уж поимейте в виду…
Ветвицкий выпил чай, встал, не поблагодарив, и, уходя, спросил:
— Вы про самовары порядок знаете?
— Что вы имеете в виду? — спросила Мария.
— Самовары в Красном Яру на открытом воздухе ставить воспрещается, а должны таковые разводить в летних кухнях или в жилых строениях с особой осторожностью.
— Почему? — полюбопытствовал Михаил Иванович. — Разве по этому поводу какие-либо распоряжения имеются?
— Вот именно, имеются. И именуются они так: «Обязательное постановление о мерах предосторожности против пожаров».
— Что же, — сказал Михаил Иванович, — будем соблюдать постановление. Не разводить так не разводить. Спасибо за предупреждение.
— Если что нужно, обращайтесь ко мне.
Во всем и всегда оставалась Мария верным другом своего мужа. Узнав о том, что ему назначена ссылка, решила ехать с ним в Нарымский край… А когда по ходатайству врачей вместо ссылки ему было разрешено выехать за границу, Мария, сговорившись с Михаилом, уехала к брату в Сухум. Словно предвидела она, как удачен будет этот ее шаг: находившийся возле Сухума домик Добрынина, брата Марии, через некоторое время послужил Михаилу надежным пристанищем.
Васильев словно играл с полицией в прятки. В эмиграции он пробыл недолго, тайно возвратился в Россию, на Кавказ.
В Тифлисе он снова включился в работу. В частых спорах с меньшевиками выяснилось одно тревожное обстоятельство: он, революционер, плохо знал историю государства и права, был малосведущ в юриспруденции… Сколько раз он вспоминал свои встречи с Ильичем и всегда восхищался его знаниями юриста! Приходили на память и рассказы Марата о Юрьевском университете, о делах, которые он вел, будучи присяжным поверенным.
Нет, ему, профессиональному революционеру Васильеву-Южину, явно не хватало юридических знаний. Как-то в кругу своих тифлисских товарищей Южив сказал мечтательно:
— Эх, если б у меня был паспорт и если бы мне достали хотя бы липовое свидетельство о благонадежности, пари держу — за год подготовлюсь и окончу экстерном юридический факультет.
Он не считал свои способности исключительными и все-таки чувствовал в себе такую силу памяти, которая позволяла фотографически запоминать целые страницы из книг.
Сначала он пожалел о сказанном. Товарищи тут же поймали его на слове. Азартный присяжный поверенный Захаров сразу выложил тридцать рублей и сказал, что за эти деньги в тифлисской полиции он получит для Васильева любые документы.
Михаил Иванович понял, что шутка по поводу сдачи экстерном за университет теперь уже вовсе не шутка. И вдруг усомнился: хватит ли у него сил и здоровья, чтобы одолеть за короткий срок курс такой серьезной науки, чтобы вспомнить все, что знал, изучить то, с чем знаком лишь понаслышке…