В дверь постучали. Открыла Мария.
— Вам кого?
— Господина Васильева.
Мужчина переступил через порог. На вид ему можно было дать не более тридцати лет. Был он рыжеват, улыбчив лицом, и светлые глаза его казались прозрачными.
Мария Андреевна относилась к каждому новому человеку настороженно, постоянный надзор полиции требовал этого.
Стоял август, самый неистовый месяц в этом краю. Солнце пекло нещадно, и Михаил старался в эти дни не выходить из дому.
— Это ко мне? — спросил он. — Зови, Маруськ, приглашай.
Мужчина назвался Кобельковым и сам рассмеялся, словно извиняясь за столь смешную фамилию.
— Даже до нормального Кобелева не дорос. Так и остался Кобельковым.
Теперь уже шутке посмеялись все. Михаил Иванович тут же заметил:
— А ведь по виду да по стати вашей не скажешь. Мужчина что надо. Так чем могу быть полезным?
Кобельков огляделся, словно желал удостовериться, что их не слышат.
— Говорите, говорите, я вас слушаю.
— Из Астрахани я…
— Ну и что?
— Побывал сегодня на репетиции и, представьте себе, узнал вас.
— Меня? Разве мы с вами встречались?
— Вы, конечно, не помните. Да и мудрено. Вы — оратор, я — слушатель. В Москве это было. У Филиппова.
Нет, как ни старался, не мог вспомнить Южин это лицо.
— Так. И что же из этого следует?
— Собственно, ничего особенного. Я сюда пекарем нанялся и вдруг знакомого увидел… Представляете, как приятно… молодость вспомнить… Да еще какую молодость…
Южин попросил Марию принести чаю. Когда она вышла, Михаил подошел к Кобелькову и в упор спросил:
— Провокатор?
Гость отшатнулся, побледнел и вдруг тихо, обиженно произнес:
— С такой фамилией, как у меня, лучшего и ожидать нечего. Извините…
И он повернулся, чтобы уйти. На мгновение в душе Михаила шевельнулось сомнение: здесь, в ссылке, действительно человек радуется каждой встрече, каждому знакомому лицу. Что же особенного, что потянулся к нему этот самый Кобельков, что вспомнил он пятый год… Да и можно ли его забыть?
— Что вы делали потом, после московских событий? — остановил гостя Южин.
— Я сразу же сюда. Тетка у меня в Астрахани… Куда же еще было податься? Правда, в партии я не состоял, да разве в Москве только партийцев хватали… Словом, сбежал…
— А теперь что же?
— Забастовали в Астрахани пекари… И я, конечно, Москву вспомнил, словом, снова пришлось убираться вон.
Друзья посоветовали сюда податься. И пекарь нужен, и город недалеко…
— А вы знаете, что общаться со мной небезопасно? Я ведь ссыльный, государственный преступник…
Кобельков улыбнулся.
— Это всякому здесь известно. И мне тоже, конечно. Так ведь мне от вас ничего и не нужно.
— Что ж, это хорошо. Но от чая, наверное, вы не откажетесь?
— Ну, разве что чаю, — согласился Кобельков. Вошла Мария, словно почувствовала, что именно в эту минуту следовало появиться.
За чаем Кобельков рассказал, что в Красном Яре много разговоров идет о предстоящем спектакле, что поползли слухи, будто купец Банников предложил закупить все постановки, лишь бы публично не играть эту пьесу.
— Ну, это уж дудки, — вскочил Южин.
— Вот и я говорю, деньги деньгами, а театральный любитель себя на сцене увидеть желает. На то он и время тратит, чтоб от искусства радость иметь…
Постепенно исчезла натянутость, и только однажды Южин снова насторожился.
— Я вам выдам один секрет, — таинственно сказал Кобельков.
— Да? Какой же?
— Я согласился приехать в Красный Яр, потому что здесь рыбалка отличная. Вот покажете свой спектакль, освободитесь малость — и махнем. Люблю я на зорьке с удочкой или переметом побаловаться. Эх, жаль только — бударочки или другой какой лодочки нет…
Когда Кобельков уходил, то звал уже Южиных по имени-отчеству, а они его — Алексеем Ивановичем.
— Это — другое дело. А то слышишь: Кобельков, Кобельков… Прямо-таки лаять хочется.
Предупреждение о том, что Банников стремится закупить целиком спектакли «Дети Ванюшина», оказалось основательным. Узнал об этом и Ашот. Он примчался к Васильеву.
— Вы слыхали?
— Слыхал. Не беспокойся, Ашот. Билеты уже продаются. Наш новый пекарь оказался неплохим коммерсантом. Так что премьера состоится, и не далее как сегодня.
Хотя зал был переполнен, билеты все же оказались проданными не полностью. Городская знать не пожелала увеличивать доход в пользу больных и бедных. Она важно уселась в первом ряду, заняв эти места бесплатно — по праву сильных.