- Я не шляюсь, а была на приеме у Царя.
Норейко не понимала юмора и удивленно, даже с чувством некоторого участия спросила:
- У вас все в порядке?
- С головой, что ли? По-моему, да.
Поняв, что Наталья иронизирует, Норейко понизила голос:
- Вы что, уже не считаете нужным говорить, куда идете?
- О своем уходе на вызовы к больным я сказала дежурной медсестре.
- Не велика барыня! Могла бы сказать и мне лично, - уже не сдерживая себя, почти прокричала Норейко.
- Вас в это время не было на месте. Инна Кузьминична, если вы будете так вести себя, я просто уйду.
Наталья понимала, что хамы, если они не встречают спокойного, но твердого отпора, распоясываются еще больше. И наоборот. Злая собака увязывается за боязливым человеком, смелого она пропускает. На этот раз она, похоже, просчиталась.
- Наталья Николаевна, сколько всего было вызовов?
- Один. Но там нуждаются в помощи все трое.
- На один вызов у вас ушло... - Норейко посмотрела на часы. - Ушел час и сорок минут. Я вынуждена записать вам прогул и доложить в район, что вы используете рабочее время для личных нужд. Пока вы занимаетесь личными делами, я за вас вести прием больных и лечить их в стационаре не намерена. Понятно?
- Понятно. За меня вы не работаете. Свою работу я выполняю сама. Наталью уже смешила нелепость возникшей ситуации, и она не без озорства добавила: - А до чего хорош зимний лес! Вы когда-нибудь были зимой в лесу?
Норейко словно забыла, с кем имеет дело, - снова закусила удила:
- Значит, вы ходили в лес? Так и запишем. И не надейтесь на своего Корзуна. Он вам не помог ни тогда, когда вы угробили Терехова, ни когда наломали дров с инфекционной желтухой. Не помог и не поможет!
Это уже был вздор. Выслушивать его Наталья не стала и, повернувшись, вышла. Сам конфликт для нее не имел большого значения. Ну что тут такого? Споры были, есть и будут. Между отдельными людьми, семьями и даже целыми государствами. Но одно дело, если спорят по существу, и совсем другое, если кто-то заведомо придирается. Вот как в этом случае. Ведь когда Инна Кузьминична едет в районный центр, то на это у нее уходит целый день. Да и здесь, в Поречье, бывает, что уйдет на обед, а возвращается через два, а то и три часа. Говорить об этом Инне Кузьминичне не стоит. Не поймет. Самое неприятное сейчас в том, что надуманный конфликт, по всем признакам, будет затяжным. Одну и даже несколько вспышек можно как-то пережить, стараться на них не реагировать. Ну а если все это будет продолжаться изо дня в день, месяц, два, а то и больше?..
Через два дня Марина Яворская подошла к Наталье и, комкая в руке какой-то листок, сказала:
- Наталья Николаевна, вас вызывает главврач района.
- Что это у тебя? - спросила Наталья.
- Телефонограмма.
- Ты ее приняла?
- Нет. Меня вызвала Инна Кузьминична и сказала, чтобы я передала ее вам.
- Понятно. Спасибо, Марина.
Вот так. "Мы действуем теперь строго официально", - мысленно произнесла за Инну Кузьминичну Наталья. Конечно же, Норейко направила главврачу докладную, в которой так ее разрисовала, что в пору лишать врачебного диплома. Она прошла в процедурную комнату, в которой в этот момент никого не было. Села у окна, выходившего в больничный сад. Уже середина марта, а снега в саду столько, сколько не было за всю прошедшую зиму. Как будто сместились поры года. Яблоневые ветви, как ватой, облеплены снегом. От тяжести снежные комья падают, как переспелые яблоки. В морозную, но безветренную погоду снег осыпается тихо. Осыпавшееся дерево заволакивается густым белым облаком. Наталья смотрит на заснеженный сад, и ее все больше охватывает тягостное, гнетущее чувство. Ну почему так получается? Она хочет работать на совесть, чтобы труд приносил радость, удовлетворение. А получается наоборот. У других огорчения из-за того, что их недооценили, не повысили в должности. А тут ничего этого нет. Она не стремилась и не стремится занять чье-то место. Инне Кузьминичне кажется, что ее хотят подсидеть. Что еще скажет Яков Матвеевич? Он рассудительный человек и, кажется, объективный. То, что когда-то влепил ей строгий выговор, говорит только в его пользу. Заслужила - и получила. Правда, Наталья не все поняла, когда решался вопрос об инфекционной желтухе. Какие-то недомолвки все же остались. Но делать из этого какие-то выводы, конечно, нельзя.
Назавтра утром Наталья была уже в районной больнице. В коридоре административного крыла встретила Ивана Валерьяновича. Корзун обрадовался:
- Здравствуй, Наташа.
- Здравствуйте, Иван Валерьянович.
- Зайди, пожалуйста, ко мне. Есть разговор.
Наталья прошла в кабинет, села в предложенное ей кресло и спросила:
- Что за разговор?
- Знаешь, зачем вызывает тебя Яков Матвеевич?
- Скажете - узнаю.
- Ты прогуляла рабочий день. Ходила в лес. Я не понимаю, что можно делать в лесу, когда там полно снега. В докладной Норейко так и написано.
- Я не знаю, что там написано, и знать не хочу. Я была на вызовах. А лес - это всего лишь мечта.
- Не огорчайся. Я тоже сказал Якову Матвеевичу, что все, наверняка, не так, как написано. Вот он и решил поговорить с тобой сам. Узнать все, так сказать, из первоисточника.
- Все?
- Спешишь, да?
- Меня ждет Яков Матвеевич.
- Ладно. Здесь, пожалуй, не место для других разговоров. Приеду - все расскажу. Иди.
Ребеко был у себя один. Медицинская шапочка своим отглаженным швом съехала набок, отчего Яков Матвеевич выглядел немного смешным. Наталья не могла сдержать улыбки.
- Не улыбаться надо, а плакать, - напустив на себя строгость, сказал Ребеко.
- Извините, Яков Матвеевич, у вас шапочка съехала.
Ребеко встал из-за стола и подошел к зеркалу.
- Черти. Было ведь человек пять, и никто ничего не сказал. Решили: пусть посмеются над стариком и другие. Спасибо. Мелочь, но и за ней следить надо. - Поправив шапочку, Ребеко вернулся на свое место, жестом предложил сесть напротив Наталье. - Так что у вас получилось с прогулом?
- Да не прогуляла я, Яков Матвеевич. Ну разве нельзя понять, что на один вызов достаточно пятнадцати минут, а на другой и часа мало? Семья там неблагополучная. А про лес назло Инне Кузьминичне ляпнула.
Ребеко легонько постукивал костяшками пальцев по письменному столу. Знает он Инну Кузьминичну не первый год. Если что не по ней, готова из мухи слона сделать. Трудно придется Титовой. Какой тут выход? И есть ли он вообще?
- Вы уж, Наталья Николаевна, старайтесь не отлучаться в рабочее время, - посоветовал Ребеко. Понимал, что говорит не то. Девчонке надо бы сказать что-то другое. Добавил: - И не шутить при ней. Себе дороже.
- Не буду, - с облегчением сказала Наталья.
По дороге к автобусной станции, у гостиницы, ее вдруг окликнули:
- Титова!
Наталья оглянулась и увидела на пороге гостиницы Надежду Савельевну Малевич, профессора, - она заведовала у них в институте кафедрой инфекционных болезней.
- Надежда Савельевна! Здравствуйте. Вот неожиданность!
- Здравствуй, Наташа! Сколько же это мы не виделись? Считай, целых два года. Так вот куда ты определилась. В районную больницу?
- Нет, Надежда Савельевна. Я здесь рядом в сельской больнице работаю.
- Не захотела остаться у нас на кафедре. Не жалеешь?
- Жалей - не жалей, что толку. Я очень хотела бы работать на кафедре, да тут у меня...
- Важное дело, значит, если не осталась. Интерес к науке небось угас? Текучка заела? Помнишь, ты предложила метод дифференциальной диагностики стертых форм инфекционной желтухи? Не удалось применить его в практической работе?
- Напутала я что-то с этой инфекционной желтухой. Посмеялись только надо мной.
- То есть как?
- Была у нас вспышка желтухи среди школьников. Я возьми да и поставь этот диагноз у пяти детей. Приехала комиссия: главврач, его заместитель и районный эпидемиолог. Проверили и сказали, что это у меня студенческий зуд. С двумя случаями согласились, а три - отменили.
- Любопытно. Очень любопытно. Эти дети были у инфекциониста?
- Да. Я всех их направила в инфекционное отделение. Но приняли только двоих.