— Семеныч! — окликнул он меня. — Ты что так рано?
— Переезжаю, Петь, — я улыбнулся, пожав плечами.
— Да ну! — искренне огорчился афганец. — Надолго? И куда?
— На Пролетарскую восемь, — ответил я. — Надеюсь, что всего лишь на месяц.
— Слушай, — подозрительно уставился на меня Густов. — Тебя что, из-за статьи этой, что ли, сняли? Да я им!..
— Тихо-тихо! — я выставил вперед руки. — Да, меня сняли, но я планирую вернуться. Не на того напали.
— Это ты правильно, Жень! — кипятился десантник. — Я… Мы вот что! Мы с моими сослуживцами письмо коллективное напишем! В райком! Краюхину! И Татарчуку в Калинин тоже напишем! Мы этого так не оставим! Сагайдачный! — вдруг крикнул он. — Игорь! Кашеварова из газеты поперли!
— Как же это так, Евгений Семенович? — мой второй сосед-летчик подошел ближе, поздоровался со всеми. — Непорядок. Может, помощь нужна?
— Спасибо, Игорь, — признаться, я был очень тронут. — Думаю, сам справлюсь.
— Письмо напиши в поддержку! — предложил Сагайдачному Густов. — Я сам во все инстанции буду писать, бумагами их завалю!
— Сделаю, — серьезно кивнул Игорь. — На меня можешь рассчитывать.
Сагайдачный пошел дальше по своим делам — я вспомнил, что он был в отпуске, поэтому его появление во дворе в середине дня меня не удивило. А вот Густов увязался за мной и Севой, причем у этих двоих быстро завязался общий разговор, потому что наш водитель недавно дембельнулся из армии, и Петька сразу почувствовал себя старшим товарищем.
— А я, Семеныч, охранником на завод устроился, — сказал он мне, когда они с Севой обсудили разницу службы на Дальнем Востоке и в Афганистане. — На сельхозтехнику.
Память Кашеварова снова зашевелилась и выдала мне небольшую историю: Петька Густов, вернувшись из Афганистана, первое время жестоко пил, даже в милицию попадал за дебоширство. Потом опомнился, попытался устроиться токарем, кем работал до армии, но выяснилось, что из-за контузии у него резко снизилась концентрация. Пришлось довольствоваться низкоквалифицированным трудом и оформлять инвалидность. Но Петька не унывал, и это радовало. А в этом непростом доме, где жили летчики вроде Сагайдачного, главреды вроде меня и парторги вроде Громыхиной, он прописался у дедушки, отставного военного, ветерана Великой Отечественной. Вот только что будет дальше? Как Петька переживет девяностые? Пойдет по кривой дорожке, как Загораев? Нет, если я взялся помогать людям, то делать это должен по максимуму. Надо только подумать, что я могу сделать.
— Рад за тебя, Петька, — искренне сказал я вслух и с грустью окинул взглядом квартиру. — Давайте начнем, что ли…
Память моего предшественника вновь услужливо подсказала, что я могу забрать. Книги, одежду, постельные и ванные принадлежности, кота Ваську и печатную машинку, которая, к счастью, оказалась моей собственной, а не конторской. Все это спокойно уместилось в «Волге», даже еще осталось, и мой питомец гордо водрузил себя на узел с простыней, подушкой и одеялом. Хороший все-таки у меня кот, спокойный.
Густов крепко пожал мне руку и ушел домой, готовиться к выходу на новую работу, а мы с Севой двинулись в сторону моей новой жилплощади. Вот так, думал я, из служебной квартиры в общагу. С другой стороны, где наша не пропадала? Как говорится, наша пропадала везде. А еще я даже немного рад, что меня временно вернули с небес на землю. Как говорится, кто знает, как мокра вода, как страшен холод лютый, тот не оставит никогда прохожих без приюта[8]. И когда я снова окажусь на коне, то и своему соседу Петьке помогу — какая-никакая работа найдется. В конце концов, будет моим охранником, когда придут девяностые…
Дом номер восемь по Пролетарской оказался четырехэтажкой из белого силикатного кирпича. На входе нас с Севой тормознула бойкая старушка, представившаяся Глафирой Степановной, местной комендантшей. Еще одна бабуля, Ираида Кирилловна, дежурила на вахте. Комендантша проверила мой паспорт и журналистское удостоверение, внимательно прочитала ордер от Доброгубова и лишь потом улыбнулась, параллельно велев вахтерше внести мое имя в список жильцов. К коту строгая старушка оказалась удивительно лояльна, даже погладила его и почесала за ушком. Только повторила пассаж нашего завгара по поводу того, чтобы «не набедокурил».
— У вас тринадцатая, — сказала мне Глафира Степановна, когда все необходимые формальности были соблюдены. — Это второй этаж, налево сейчас и по лестнице. И добро пожаловать!
— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с водителем потащили мой скарб в новое жилище.