В спортзале оказалось много молодёжи, но девушек больше. Потом туда же вошли два Немца в фуражках и какой-то человек в шляпе. Он покричал поздравления, что им повезло и они увидят мир и прекрасную Германию.
Хлопцев отделили и, раздельными группами, юноши и девушки прошли через две пустые комнаты на первом этаже для скорого медицинского осмотра, а откуда уже общей, но всё так же разделённой колонной пришли на вокзал, перед которым стоял их состав.
Человек в шляпе помогал конвоирам распределить молодёжь по теплушкам. Когда дверь, погромыхивая, прокатилась поперёк входа, стало темно, не так, что совсем, из-за маленького окошечка высоко в углу, но очень темно.
Снаружи резко брязнуло железо запора и кто-то из девушек громко заплакала. Это было позавчера.
С тех пор они всё ехали и ехали. Холодно было, но не чересчур, потому что надышали. Останавливались редко, но надолго. В окошко ничего не увидишь — слишком высоко— а вокруг только стены из досок и такие же полки, чтобы лежать покатом.
Под полом вагона постукивали колёса: тадах!. тадах!. тадах!. и он пошатывал, туда-сюда. Душно было, но если окошко открыть, то уже слишком холодно. Некоторые девушки продолжали плакать, иногда, но уже потихоньку.
За один день все уже перезнакомились, как зовут, откуда. Кроме одной, с которой невозможно, она на всё молчала, а если спросить улыбалась одним углом рта.
Иногда она и неспрошенной улыбалась. Точно так же, одной половиной. В стену смотрит и улыбается, молча. И почти никогда не ложилась, сидит и шатается вместе с вагоном — тадах!. тадах!.
Она не была глухонемой и слышала, когда к ней заговаривали, но что-то произнести в ответ, хотя бы что-нибудь, не получалось, горло перехватывало спазмой и язык не шевелился.
Да и нечего ей сказать этим девчонкам какой и сама она была полгода назад. В прошлой жизни. Имя? Иногда всплывало, но оно не её, а той девчонки жившей полгода тому.
Вот и оставалось ей просто сидеть с краю общей полки, плечом в дощатую стенку, с ногами опущенными в пол и вагон потряхивал её всю, пошатывал туда-сюда, вызывая неосмысленно животную реакция тела на ритмичные толчки пола — тадах!. тадах!.
Полгода назад отец, парторг завода, сказал, что ей тоже надо выехать в эвакуацию. Как вожак комсомольской организации в рабочем коллективе на предприятия Всесоюзного значения, она целиком разделяла и поддерживала правильность такого решения…
Колонна эвакуируемых, которые сидели на своих сундучках и чемоданах в каждом кузове двенадцати грузовиков-полуторок вместе с ящиками заводского архива и особо нужных инструментов производства, много часов продвигалась под жарким солнцем, когда вдруг над самой головой пронеслись пара самолётов безостановочно строча пулемётами и сбросили бомбу или две.
Люди кричали, прыгали за борта остановившихся машин. Она побежала тоже, а тут из-за деревьев выехали танки и тоже стреляли по метнувшейся вспять толпе, пока не начали опрокидывать и подминать под себя грузовики на дороги.
Она лежала в поле, где перед этим споткнулась и танки её не заметили, когда пролязгали мимо к дороге с колонной, которая не смогла вывезти завод в эвакуацию…
Пару дней она пряталась в лесу, ела какие-то грибы, видела беспризорную корову, но та убежала.
Всё равно доить она не умела, да и не во что. Потом увидела в поле хуторок и пошла туда, но дойти не успела, по просёлочной дороге подкатил мотоцикл с коляской и в нём два Немца что-то ей кричали, а она стояла с упавшим сердцем, не понимала, не шевелилась.
Они воспользовались ею там, на траве рядом с дорогой, совсем близко от хуторка. По очереди. Мотоцикл полевой жандармерии (она позже узнала, что это полевая жандармерия) стоял рядом, повернув морду с круглой фарой и рогами руля, и смотрел.
Потом они посадили её в коляску и отвезли в санаторий на окраине города…
Командование Вермахта не собиралось наступать ни на свои, ни на чужие грабли. Тем более, что ещё Бисмарк призывал учиться на промахах предыдущих дураков.
Опыт Первой Мировой войны показывал, что мужчины в униформе, подолгу пребывая в компании одних лишь мужчин в униформе, начинают пользоваться или использоваться другими мужчинами в униформе, что отрицательно сказывается на состоянии боевого духа и готовности без раздумий подставлять себя пулям, снарядам, огнемётам, бомбам, отравляющим газам…
Вести войну — это как руководить крупной корпорацией, для этого нужны, прежде всего, учёт и правильное распределение ресурсов. Тут нет мелочей — важно всё: и взвешенный рацион питания солдат, и своевременная смена обмундирования, и, в том числе, чтобы личный состав имел возможность совать свои члены в дыры предусмотренные для этого Господом Всемогущим…ja! meinen Herren, alles ist wichtig…