Однако настроение было приподнятым, и я достал свою бутылку рома — все еще чуть более чем наполовину полную — и пригласил сержантов присоединиться ко мне в моем «Ленд Ровере», чтобы отпраздновать скорое окончание войны. Гарри, мой радист, попытался пробраться в круг и приложиться к бутылке, но я сказал ему отвалить. Это было сержантское застолье — закрытое для посторонних.
На следующее утро, когда мы уже собирались выезжать к границе, я взял «Юнион Джек» своего экипажа, который, как обычно, был расстелен на земле возле машины, и привязал его к радиоантенне позади водителя. Другие экипажи последовали моему примеру, и когда наш патруль приблизился к границе, то для всех, кто на видел, мы, должно быть, показались древним отрядом крестоносцев, выходящих из пустыни с развевающимися знаменами. Однако на этом сходство заканчивалось, потому что во всех остальных отношениях мы выглядели как самая злобная банда головорезов с самого грязного базара в Аравии. Почти у всех были лохматые бороды и странная смесь армейской и бедуинской одежды, а лица были замотаны шемагами. От каждого из нас разило за версту. Наш пиратский образ дополняло и то, что все мы были до зубов вооружены.
Все это объясняло, почему Полк выслал из Аль-Джуфа специальный комитет по организации встречи под командованием майора Билла, чтобы проследить за тем, чтобы мы благополучно вернулись в Саудовскую Аравию. Сейчас нам всем меньше всего нужен был инцидент «синий по синему» между какими-то бдительными пограничниками и нашим просоленным патрулем. (Позже выяснится, что такая осторожность была оправдана, поскольку очень большая доля потерь среди коалиционных сил во время войны в Персидском заливе была вызвана не действиями противника, а — если использовать столь излюбленный СМИ противоречивый эвфемизм — «дружественным огнем»). Мы вышли к старому форту, где патруль «Альфа Один Ноль» совершил свой первоначальный, пусть и запоздалый, переход границы, и был встречен довольно странными взглядами гарнизона местных войск. Если бы там не было наших ребят из Аль-Джуфа, поручившихся за нас, саудовцы вполне могли бы открыть огонь, приняв нас за вражеских разбойников. И не без оснований, поскольку мы никак не походили на представителей элиты Британской армии.
Если в нашем возвращении на территорию, контролируемую союзниками, было что-то нереальное, то реальность наступила через несколько минут после пересечения границы, причем самым обыденным образом. После тысяч километров пути по самой негостеприимной местности на Ближнем Востоке, преодоленных без единого прокола, «Унимог» получил один, когда выехал на первую же асфальтированную дорогу в Саудовской Аравии. Вот так нам, героям «Бури в пустыне» — ну, по крайней мере, с своих собственных глазах — пришлось менять колесо на обочине.
Я воспользовался этой возможностью, чтобы попрощаться. Собрав ребят для последней беседы, я поблагодарил их всех и сказал, насколько хорошо, по моему мнению, они справились со своей работой.
— Мне бы хотелось, чтобы вы вернулись в Аль-Джуф на собственных машинах, — сказал я в конце.
— А куда вы направляетесь? — Прощебетал кто-то.
— Я еду в Арар, — ответил я и направился к машине майора Билла.
Без лишних разговоров мы с Биллом выехали и направились в Арар, причем в списке моих приоритетов на первых местах стояли горячая ванна и холодное пиво. Но когда я прибыл в здание штаба на авиабазе, которой совместно управляли американские и британские войска, наступило время послеобеденного чая, — очевидно, неизменного ритуала в жизни этого места. Мое пиво должно было подождать, как и ванна.
Когда я вошел в штаб, я был небрит, более чем немного растрепан, и от меня неприятно пахло. К счастью, мне удалось найти несколько знакомых парней из оперативного отдела штаба, и только я успел расположиться с кружкой чая и сигаретой, как надо мной навис американский офицер, заявивший:
— Здесь не курят!
— Это почему?
— Потому что это пожароопасно.
Я вынужден был рассмеяться.
— Вы можете выйти вот туда, — произнес я, кивнув в сторону окна, за которым распростерлась пустыня. — Вот что называется пожароопасностью.
На его лице появилось выражение, присущее офицерам любой армии мира, когда они считают, что их достоинство или власть находятся под угрозой. Поскольку он, очевидно, не имел ни малейшего представления о том, о чем я говорю, то я просто ушел. Однако сигарету тушить не стал.