Любое движение руками или ногами во время свободного падения на скорости 120 миль в час вызывает ответную реакцию. Чтобы показать вам, что я имею в виду, высуньте руку из люка автомобиля, движущегося со скоростью 80 миль в час, — давление ветра отбросит ее назад к заднему краю проема. А теперь представьте, что вы едете со скоростью 120 миль в час — 176 футов в секунду — и эту силу ощущает все ваше тело. Малейшее движение выводит вас из равновесия. Хотя другие достаточно быстро осваивают свободное падение — и многие из них начинают его любить, — я так и не смог разобраться в себе, в результате чего оказался совершенно бесполезен.
Примерно за четыре дня я совершил восемь прыжков, после чего инструктор сказал мне, что в небе я представляю опасность не только для себя, но и для окружающих меня людей. Честно говоря, его слова прозвучали музыкой в моих ушах, поскольку это означало, что у них было мало шансов использовать меня для затяжных прыжков.
Три года спустя, во время учений в Иордании, я развлекал себя тем, что подшучивал над военнослужащими авиадесантной роты, что они должно быть сумасшедшие, чтобы любить прыгать с самолета. В ответ они подшучивали над моим, ставшим почти легендарным, отсутствием навыков свободного падения с парашютом. Все было довольно добродушно — за исключением того, что однажды они вдруг спросили меня, собираюсь ли я прыгать с ними на следующее утро. Они рассчитывали, что я скажу: «Та ну его нафиг!» — и просто уйду, но этого не произошло. К их удивлению — и своему тоже — я ответил: «Да», сразу же пожалев об этом. Но, поставив на кон свою гордость, у меня не оставалось иного выхода, кроме как пройти через это.
Дальше стало еще хуже. Джон, инструктор по прыжкам с парашютом и сам высококвалифицированный специалист по затяжным прыжкам, сказал мне, что прыгать я буду с парашютом прямоугольной формы типа «крыло»: «Это все, что у нас есть с собой», — сообщил он. До этого я прыгал только со стандартными парашютами с круглым куполом — с ними у тебя никогда не бывает проблем. Тебя могло закрутить, они не очень хорошо управлялись, но они всегда гарантированно доставляли тебя вниз. Парашюты прямоугольной формы очень хорошо управляются и поэтому гораздо более полезны для людей, которые хотят приземлиться в точном месте, но если у тебя перехлестывало стропы, то требовалось отрезать парашют, потянув за два зажима на плечах, затем вернуться к свободному падению и открыть запасной парашют.
Когда Джон объяснил мне все это, я уже начал сомневаться. Заметив это, он просто сказал: «Хорошо, пойдем в связке». Он имел в виду, что, когда придет время прыгать, он встанет на рампу самолета спиной к краю, а я стану лицом к выходу и буду держаться за своего инструктора. Затем мы выпадем из самолета, и я перейду в свободное падение. Таким образом, он сможет поддерживать меня в устойчивом положении, пока я буду делать все, что требуется, чтобы его сохранить. Затем, когда мы достигнем высоты 3500 футов, он меня отпустит, я открою парашют, и обеспечу полное наполнение купола.
Однако вновь вверх взяла моя гордость. Будучи благодарным ему за помощь, я услышал свой голос: «Ну вот что, Джон, почему бы мне не прыгнуть самому? Иначе они все будут издеваться надо мной. А потом в воздухе ты подойдешь и сразу же соединишься со мной, приведя меня в стабильное состояние». Не зная о моей полной неумелости, он согласился, и потом мы еще в течение часа тренировались на земле, потому что я не делал затяжные прыжки уже три года.
На следующее утро я пристегнул парашют и всю остальную атрибутику, не в первый раз задаваясь вопросом, а нахрена оно мне надо. В авиадесантной роте в тот день с высоты 13000 футов прыгали двенадцать человек. Я должен был прыгать первым, за мной следовал Джон и остальные ребята. После бесконечной игры на нервах открылась хвостовая рампа. Загорелся красный свет, затем зеленый, и я бросился вперед, переворачиваясь в воздухе, чтобы занять правильное положение для свободного падения, но сразу же потерял устойчивость. Оказавшись в потоке воздуха, я кувыркался в разные стороны, пытаясь обрести устойчивость.
Где, черт возьми, Джон? Он же должен подойти ко мне, но я не видел ни его, ни остальных парашютистов. Земля и небо кружились то вверх-вниз, то вправо-влево, я мчался к земле подобно тряпичной кукле, сброшенной с крыши здания. Меня охватил ужас — и это еще вежливое преуменьшение того, что я чувствовал. По мере того, как земля стремительно приближалась ко мне, эта чертова штука на моем запястье, называемая альтиметром, отсчитывала все меньшую высоту. Где, черт возьми, Джон?