Во время патрулирования они наткнулись на хижину, которая, по их мнению, могла быть занята врагом. Командир эскадрона решил, что это задание для мобильной роты, и, не желая пропустить все движение, отправился с ними. Затаившись и пронаблюдав некоторое время за объектом, ребята решили быстро войти и захватить тех, кто находился внутри. Посему, бесшумно окружив помещение, они затем разбили дверь кувалдой и бросились внутрь. Дверь вылетела внутрь с такой силой, что слетела с петель, но единственным живым существом в комнате оказался один аргентинский солдат, да и тот лежал в постели. В бараке было так холодно, что под постельным бельем он оказался одет в стеганый пуховик, джинсовые брюки и пару толстых шерстяных носков.
Когда парни ворвались в комнату с оружием наизготовку, чтобы смести любого, кто окажет хоть малейшее сопротивление, перепуганный вражеский солдат уселся прямо на кровати. Его вытащили наружу, и тут же хижину наполнил ужасный запах — бедняга рыдал и был так напуган, что тут же наложил в штаны.
На полу у кровати лежала изрядно помятая стопка исписанных порножурналов. Один из патрульных сел на листая их, а другой снял с пленного солдата носки и надел их на свои ноги. Затем кто-то еще забрал у пленного стеганую куртку. В этот момент вошел командир. Посмотрев на аргентинца, который все еще рыдал — к этому времени на нем остались только его драные штаны, потому что они никому не были нужны — он покачал головой в изумлении.
— Верните бедному парню его одежду, — сказал он. Ребята отдали испуганному солдату его барахло и усадили его на стул. Затем командир сказал Джоку, одному из патрульных, говорившему по-испански:
— Спроси его, где казармы.
Джок посмотрел на аргентинца и потребовал:
— Donde esta la estación?
На это солдат, который на поверку оказался поваром, заплакал, захрипел еще сильнее и ответил:
— No se, no se.
— Donde esta la estación, ты, лживый придурок, — снова вопросил Джок. Вопрос повторялся снова и снова, наш товарищ все больше и больше заводился, тряс повара и кричал на него. И все равно аргентинец, уже почти тараторя от ужаса, отвечал, что не знает.
Ситуация могла бы выйти из-под контроля, если бы до кого-то вдруг не дошло, что испанский язык Джока не так уж и хорош. Он требовал, чтобы ему сказали, где находится железнодорожная станция, а не казарма. Неудивительно, что их пленник не знал ответа, ведь между этим местом и Южной Америкой не было ни одной станции.
Поскольку он явно не обладал никакой ценной информацией и не представлял угрозы для кого-либо, повара увели на вертолетную площадку. Однако когда прибыл вертолет, его пришлось физически затаскивать на борт. Позже мы узнали, что он думал, что его поднимут на высоту в несколько тысяч футов, а затем выбросят. Тем не менее, хотя от него все еще смердело дерьмом, он был в целости и сохранности доставлен в ОРУ — Объединенное разведывательное управление — где его допросили.
После того, как он добровольно выдал те крохи информации, которыми обладал, ему, до момента его отправки в Аргентину, дали работу за плитой в камбузе на борту «Интрепида». Когда он не подавал еду, он мыл сковородки, и всякий раз, когда входил кто-то, кого он узнал во время того налета, он махал рукой и улыбался. В своем деле он оказался очень хорош и много работал; более того, он жил в лучших условиях, чем в той хижине у горы Кент. В общем, он казался гораздо счастливее в качестве военнопленного, чем в качестве солдата.
Прошло еще двадцать четыре часа, прежде чем весь эскадрон снова собрался вместе. Затем, во время длительных совещаний по подведению итогов на борту «Сэра Ланселота», мы встали и рассказали о том, что произошло во время наших различных операций, — в точности так, как оно и происходило, с изъянами и всем прочим. Если была какая-то ошибка, мы говорили об этом, что позволяло всем нам извлекать уроки из этого опыта, и была очень большая вероятность того, что наши ошибки не повторятся. То же самое касалось и успешной операции: каждый извлекал из нее что-то полезное, что могло пригодиться в будущих миссиях.