- Кадрах, - без выражения сказал Джошуа.
- Да, верно, Кадрах. Что ж, юная девица и благочестивый монах пешком далеко не уйдут. Надо послать за ними несколько всадников.
- Если только леди Воршева, присутствующая здесь, не припрятала для них лошадей, - мрачно сказал Джошуа. Он выпрямился. - Ведь вы этого не сделали?
Воршева не могла выдержать его взгляда.
- Милостивый Эйдон, - выругался Джошуа. - Это последняя капля! Я отправлю вас в мешке к вашему дикому отцу, дикая кошка!
- Принц Джошуа! - Это был арфист. Не получив ответа, он прочистил горло и предпринял новую попытку:
- Мой принц!
- Что? - раздраженно спросил Джошуа. - Ты можешь идти. Я поговорю с тобой позже. Ступай.
- Нет, сир… просто, вы сказали, что монаха зовут… Кадрах?
- Да, так его называл начальник стражи. Ты что, знаешь его, можешь сказать, где он скрывается?
- Нет, сир, но мне кажется, что юноша Саймон встречал его. Он мне много рассказывал о своих приключениях, и имя Кадрах знакомо мне. О сир, если это тот человек, о котором он говорил, то принцесса может быть в большой опасности.
- Что ты хочешь сказать? - Джошуа подался вперед.
- Кадрах, о котором говорил мне Саймон, был мошенником и карманным вором, сир. Он был одет как монах, но он не эйдонит, это точно.
- Этого не может быть, - сказала Воршева. Краска с ее ресниц потекла по щекам. - Я говорила с этим человеком, и он цитировал мне Книгу Эйдона. Он хороший, добрый человек, брат Кадрах.
- Даже демон может цитировать Книгу Эйдона, - сказал Изгримнур, скорбно качая головой.
Принц вскочил на ноги и двинулся к двери.
- Мы должны немедленно послать людей, Изгримнур, - сказал он. Потом остановился, повернулся и взял Воршеву за руку. - Пошли, леди, - приказал он. - Вы не можете исправить то, что случилось, но по крайней мере можете рассказать нам все, что знаете: где были спрятаны лошади и тому подобное. - Он заставил ее встать.
- Но я не могу выйти, - в ужасе сказала она. - Смотрите, я плакала! Я ужасно выгляжу.
- За то зло, которое вы причинили мне и, может быть, моей глупой племяннице, это небольшое наказание. Пойдемте.
Он быстро вышел из комнаты, подталкивая перед собой леди Воршеву. Изгримнур последовал за ними. Их сердитые голоса эхом разносились по каменному коридору.
Оставшись в одиночестве, Санпругол печально посмотрел на свою лютню. Длинная трещина бежала по изогнутой ясеневой спинке, и одна из струн повисла бесполезным завитком.
- Сегодня вечером у нас будет скудная и угрюмая музыка, - сказал он.
До рассвета оставался еще целый час, когда Лут подошел к ее постели. Она всю ночь не могла заснуть, сгорая от тревоги за него, но когда король наклонился и бережно коснулся ее рукой, она притворилась спящей, стремясь уберечь его от того единственного, от чего еще можно было его уберечь: она не хотела, чтобы он заметил, как она боится.
- Мегвин, - мягко сказал он. Ее глаза все еще были крепко зажмурены. Она подавила жгучее желание обнять его. Он был уже в доспехах, только без шлема, как она поняла по звуку его шагов и запаху смазочного масла, и ему было бы трудно выпрямиться, если бы она слишком низко притянула его к себе. Даже прощание она вынесет, хоть оно и будет горьким. Она не могла подумать о том, что в эту ночь он мог бы обнаружить свою бесконечную усталость и преклонный возраст.
- Это ты, отец? - спросила она наконец.
- Да.
- И ты уже уходишь?
- Пора. Солнце скоро взойдет, а мы надеемся к полудню достигнуть края Комбвуда.
Она села. Камин давно погас, и, открыв глаза, она почти ничего не видела в темноте. За стеной раздавался слабый звук рыданий ее мачехи Инавен. Мегвин взбесила эта показная скорбь.
- Да будет над тобой щит Бриниоха, отец, - сказала она, пытаясь на ощупь найти склоненное над ней лицо. - Я хотела бы быть мужчиной и сражаться вместе с тобой.
Она почувствовала, как дрогнули губы под ее пальцами.
- Ах, Мегвин, ты всегда была такой. Разве у тебя мало обязанностей здесь? Это не легко, быть хозяйкой Таига в мое отсутствие.
- Ты забыл о своей жене.
Лут снова улыбнулся в темноте:
- Нет, я не забыл. Ты сильная, Мегвин, сильнее, чем она. Ты должна будешь отдавать ей часть своей силы.
- Она обычно получает то, чего хочет.
Голос короля оставался мягким, но твердой была рука, взявшая ее за запястье:
- Не надо, дочь. Вместе с Гвититом вы трое мне дороже всего на свете. Помоги ей.
Мегвин ненавидела плакать. Она вырвала у отца руку и свирепо вытерла глаза.
- Помогу, - сказала она. - Прости меня.
- Не надо никаких извинении, - ответил он и снова сжал ее руку. - Прощай, дочь, до той поры, когда я вернусь. В наших полях жестокие вороны, и придется потрудиться, чтобы выгнать их.
Она встала с постели и обвила его шею руками. Дверь открылась и закрылась. Она услышала, как его шаги медленно удаляются по коридору под грустную музыку звона шпор.
Позже она с головой накрылась одеялом, чтобы никто не услышал, что она плачет.
7 СВЕЖИЕ РАНЫ И СТАРЫЕ ШРАМЫ
Лошади побаивались Кантаки, так что Бинабик на серой волчице ехал далеко впереди остальных, потайным фонарем освещая путь в кромешной тьме. Маленький караван двигался вдоль подножия холмов, и дрожащий свет прыгал перед ними, как болотный огонек.
Луна съежилась от холода в своем облачном гнезде, и движение отряда было медленным и осторожным. Подчиняясь спокойному, встряхивающему ритму мерного шага лошади, Саймон несколько раз чуть не заснул, но его будили тонкие пальцы, царапающие лицо, - низко свисающие ветки деревьев. Разговоров почти не было. Время от времени кто-нибудь из мужчин шепотом подбадривал своего коня, или Бинабик вполголоса предупреждал едущих следом о каком-то препятствии; но если бы не эти звуки да приглушенное постукивание копыт, они вполне бы сошли за серую, бестелесную толпу затерянных душ.
Когда лунный свет наконец просочился через прорезь в небесном потолке, незадолго до рассвета, они остановились и разбили лагерь. Когда они привязывали верховых и вьючных лошадей, пар их дыхания казался в лунном блеске серебристо-серыми облаками. Огня разжигать не стали. Этельберт караулил первым; остальные, завернувшись в тяжелые плащи, устроились на влажной земле, чтобы урвать хоть час спокойного сна.
Проснулся Саймон под серым небом, напоминающим жидкую кашицу. Его нос и уши, судя по всему, каким-то волшебным образом превратились в кусочки льда. Он скорчился у маленького костра, пережевывая хлеб и твердый сыр, который выделил ему Бинабик, рядом сел Слудиг. Щеки молодого риммера раскраснелись и заблестели от свежего ветра.
- Очень похоже на раннюю весну моей родины, - улыбнулся он, нанизывая горбушку хлеба на длинное лезвие своего ножа и протягивая ее к огню. - Это быстро сделает из тебя мужчину, вот увидишь.
- Я надеюсь, что есть и другие способы стать мужчиной, кроме превращения в ледышку, - проворчал Саймон, растирая руки.
- Ты еще можешь убить копьем медведя, - сказал Слудиг. - Это мы тоже делаем.
Саймон не мог понять, шутит он или нет.
Бинабик, отослав Кантаку охотиться, подошел к ним и сел, скрестив ноги.
- Ну что, вы два, готовы к очень тяжелой езде сегодня? - спросил он. Саймон не ответил, потому что рот его был набит хлебом; когда промолчал и Слудиг, юноша посмотрел на него. Риммер не мигая смотрел в огонь, его сжатые губы вытянулись в совершенно прямую линию. Молчание становилось тягостным.
Саймон быстро проглотил хлеб.
- Я думаю, да, Бинабик, - сказал он поспешно. - А нам далеко ехать?
Бинабик жизнерадостно улыбнулся, как будто не было ничего естественнее молчания риммера:
- Мы поедем так далеко, как будем желать.
- А мы знаем, куда направляемся?
- Частью, друг Саймон, - Бинабик вытащил из костра тонкий прутик и принялся чертить на сырой земле. - Здесь находится Наглимунд, - сказал он, рисуя грубый кружок. Потом он провел зубчатую линию от правого края круга наверх. - Это Вальдхельм. Этот крестик - нахождение нас здесь, - он сделал отметку недалеко от круга. Потом быстро очертил большой овал у дальнего конца гор, несколько меньших колец, разбросанных у его края, и нечто, что казалось новой линией холмов далеко позади.