Он позволяет Шишке сорваться с крючка; испытывает облегчение, что тот ничего не скрывает. Шишка всё-таки остаётся его человеком.
— …и грязный, и в воде разбух…
— Шеф, не мог я его не узнать!
Барбара чувствует непонятную напряженность и хочет помочь:
— А лю-ман это кто?
Старший следователь поднимает взгляд от стакана.
— Гангстер. Крутой…
Снова — в стакан, лишь бы не встречаться взглядом ни с кем.
— Конечно, мог узнать. Но не узнал. Из-за этого мы потеряли кучу времени. И кто знает, чего ещё нам это стоило. Ладно, собери отчёты по ним, и будем танцевать от этого. А пока расскажи мне про Лю Цинде.
— Босс, вы меня проверяли? Вы же меня проверяли!
Пиао пододвигает свой стакан к кулаку Шишки.
— Это дело всех нас проверяет. А пока выпей со мной, глянем, что там за бормотуха в новой бутылке.
Он впихивает стакан в руку Яобаня, прижимая его пальцы к прохладному стеклу. Теплые живые пальцы. И как он мог так подумать про Яобаня! Это дело, оно стряхнёт в воду всё, что не привязано.
Пиво и вино дружно хлещут на стол, когда стакан Яобаня врезается в стакан Пиао.
— Бля, Босс, снова мы с вами вдвоём против всего этого грёбаного мира. За Паня и вашего брата.
— И за Вэньбяо.
— Щенок еще был. За Вэньбяо.
— И за Бобби.
Стакан Барбары звякает о два других. Секунда тишины, как последний росчерк на протоколе о пересечении границы. Пиао кладет руку ей на плечо.
— Вы всё лучше понимаете китайский язык. Нам надо поосторожней обращаться со словами при вас…
Обмен улыбками.
— …за Бобби…
Старший следователь наполняет всем стаканы.
— …пока мы отдаем дань этой бутылке, расскажи мне все-таки про этого гадёныша, Лю Цинде, которого ты упрятал за решётку.
Яобань крепко прикладывается к стакану, громко глотает.
— Он был мелкой сошкой, но мечтал высоко подняться. Помню, вонял он как е-цзи. Блевотина, политая духами.
— Е-цзи значит дикий фазан, а еще проститутка.
Барбара смотрит, кивнёт ли Пиао, одобряя её перевод. Тот кивает. Шишка делает последний глоток. Капля вина бежит с его губ на подбородок, потом на стол.
— Знаете Ли Чжэня, владельца ресторанов и нескольких клубов? Еще сутенеры и рэкет во французском квартале… наверняка и наркота, но доказать мы не можем. Цинде работал на него, но хотел отгрызть кусок территории для себя. В основном поборы за защиту. Вымогательство и запугивание — всё, что мы смогли ему предъявить. Думали его прижать и добраться до Ли Чжэня. Должен признать, он оказался крепким орешком, ни слова не сказал.
Бармен вытирает стол. Тряпку он, похоже, стирал в ближайшей канаве. Яобань молча ждёт его ухода.
— Чжэнь и Цинде — дальние родственники. У них семейный бизнес. Каждый чей-нибудь брат или брат брата. Легче забраться в задницу верблюду в песчаную бурю, чем к ним.
Пиао пьёт пиво.
— Туз без колоды он, этот Чжэнь. Человек-легенда у себя в сортире.
— Его пытаются взять уже хуй знает сколько лет, Босс. Поговаривали, он с крышевания переключился на наркоту. А сейчас вроде думают, он всегда ею занимался. А рэкет — для прикрытия.
Пиао допивает пиво, пена сползает на дно стакана.
— Чжэня не взять, потому что не рэкет, а он сам — прикрытие.
— Шанс всегда есть, босс. Но потяни за веревочку — и какое дерьмо ты вытянешь? Ровно как обычно — жирного высокопоставленного партийного мудака. Громче всех орущего про коррупцию в правительстве.
— Слизняки. Их склизкий, липкий след всегда ведёт домой.
— Или к другому слизняку, — добавляет Барбара.
Шишка с улыбкой вытрясает последние капли вина из бутылки. Его ничуть не смущает вот так ждать, пока капельки с горлышка упадут в стакан. Он качает головой.
— Знаете не понаслышке, госпожа американка, да?
Она кивает, поднимая стакан.
— Да, Босс, Цинде — тот ещё ублюдок. Меры он не знал, так мне кажется. Стал бы крутым лю-маном или трупом в морге.
Яобань поднимает стакан, наклоняет надо ртом, жёлтые капли вина падают ему на язык.
— Паскудник несчастный. Огрёб дважды.
— А Чжэнь где?
— Здесь, Босс, видел его на улице Фучжоу. В Хун Ци ехал, только вообразите, такой мудак — и в Красном Флаге.
— Удивил. У нас в Шанхае мудаки по канавам не валяются, они ездят в лимузинах.
Шишка хохочет, запрокинув голову. Чёрные круглые ноздри напоминают Пиао транспортные тоннели под Хуанпу, около пагоды Лунхуа.
— Где его можно найти?
— Чаще всего он бывает в ресторане на улице Вэньань. В её торговом конце. Название какое-то глупое, что-то про утку. Хрен вспомнишь. То ли жареная утка, то ли большая утка. О, больная утка, точно, «Больная Утка».
Яобань качает головой в искреннем недоумении:
— Как можно ездить в Красном Флаге и так обозвать собственный ресторан? Да таких надо под постоянный надзор, как угрозу для честных людей.
Следователь не спорит. Ресторан его дяди у парка Ичуань называется «Плачущая клёцка». Пожалуй, не стоит приводить Яобаню такие примеры. Дядя не из тех, кому придется по душе постоянный надзор.
— Может, заглянем к нему, а, Босс?
Пиао следит за каплями вина, они стекаются в лужицу и капают со стола.
— Пожалуй, это самое малое, что мы можем сделать для честных жителей нашего города.
Час за часом, бутылка за бутылкой. Часы и бутылки.
— А что общего могло быть у Бобби с пятью китайскими головорезами из шанхайской тюрьмы?
Пальцы Барбары поправляют золотистый завиток, лезущий в глаза.
— Просто из головы не выходит. Где здесь связь, Пиао?
Он ведёт пальцем по кромке стакана:
— Стальная цепь, сковавшая восемь трупов — вот связь. Это значит, что-то ещё их объединяло, что-то очень важное…
Он не хочет на неё смотреть. Искреннего взгляда синих глаз ему просто не вынести.
— …какой-то секрет. И ваш сын тоже был его частью.
— У Бобби не было секретов.
Голос её звучит громко, но в нём прорезается нотка сомнения.
— Вы забываете, что я полицейский. Профессиональный циник. Все что-нибудь скрывают. Тайны есть у каждого.
— Например, у меня секретов нет, мистер полицейский. У политиков на такие вещи просто нет времени, мы слишком заняты раскапыванием чужих тайн.
— В Китае всё наоборот. Наши политики так заняты упрятыванием своих тайн, что на чужие у них просто не остаётся времени. Может, так честнее?
— Честнее?
Она хохочет. Он никогда не видел таких белых зубов.
— А честность тут с какого боку? Скажите мне, следователь, раз уж мы заговорили о честности. Что за секрет был у Бобби? У Бобби и других? Не сомневаюсь, что у такого циника хоть одно предположение, да имеется?
— Имеется, всегда и обо всем.
— Ну так выкладывайте!
Ей не понравится то, что он скажет. Он задерживает выдох, готовясь вытолкнуть им слова.
— Наркотики. Только этот бизнес настолько жесток. Через Новые Территории к нам лезут банды из-за границы, везут товар. Там жестокость — норма. Не такая, но сравнимая. Мы хорошо справляемся. Многих берем, выносим суровые приговоры. Во многих случаях обнаруживается, что замешаны госчиновники — визы, паспорта, разрешения на проезд. У этих — самые суровые приговоры.
— Но ведь у вас нет прямых доказательств, что Бобби и другие были связаны с наркотиками?
— Мы знаем, что двое из найденных в реке были наркоманами. Третий работал на Ли Чжэня, подозреваемого в распространении наркотиков. Мы пока ничего не знаем о Е Ян. Ждём донесений. Ваш сын и Хейвуд не похожи на наркоманов, зато они могли свободно перемещаться по стране, выезжать за границу без необходимых китайцу документов. Наркобизнес испытывает постоянную потребность в таких людях, хотя они редко с ним связываются. Уважаемые люди, на ответственных должностях, облечённые доверием, свободно путешествующие — вы и представить не можете, как это ценится.
Ярость плещется в ее глазах. Синева блекнет, уступая кинжально-серому цвету.