— Мой ребенок, это должен быть мой ребенок. Мой малыш, это должен быть мой малыш…
Дождь прекратился. Солнечный свет сочится сквозь рваные облака и стекает по изгибам капотов. Яобань ждет в Синелюе. Парк Фусин окутан паром. Всё мокрое. Припало к земле, обессилев.
— Сколько человек?
— С нами шесть.
Он заводит мотор. Из вентилятора вместо воздуха тянет горячим выхлопом.
— Что за письмо?
Оказывается, Пиао так и держит конверт, невскрытый, с острыми уголками. Очень острыми. Он суёт письмо в руку Шишке.
— Так, бумажка подтереться.
— Такая твердая? Больше размажешь, чем вытрешь.
Запихивает в карман.
— Знаете, Босс, как теперь надо называть туалетную бумагу? Хоу-мэнь-пяо. Сраные купоны для чёрного хода! Что за страна! Купон на отпуск нужен, купон на покупки нужен, купон на ребенка нужен, теперь еще и купон, чтобы жопу подтереть.
Старший следователь садится на пассажирское дело. Купон для чёрного хода. Можно дать ему тысячу таких купонов, и всё равно их не хватит, чтобы вытереть говно, покрывающее это дело с макушки до пят и обратно.
У ресторана «Больная Утка» три выхода. Даже четыре, если считать и дверь, выходящую в доверху загаженный проулок. Пиао ее не считает. Чжэнь в бега не ударится, тем более не станет пачкать костюм за четыреста юаней. Итого… шесть человек, три выхода. Перекроют за милую душу.
Рации не работают, да они сроду не работали. Через улицу сидит офицер, так он знаками покажет всё, что Пиао надо знать. Что Чжэнь в кабинете на втором этаже. Что с ним секретарша. Длинные ноги, плоская грудь. И груда банкнот на столе. Чжэня явно больше интересуют деньги. Полицейского наблюдателя — ноги секретарши.
Ресторан полон. Зал на пятьдесят человек набит обедающими. Ренао, горячее и пряное. Официанты мечут чашки на столы. Чашку повыше, поближе к подбородку в пятнах красного перца… стучат палочки. Неистовая, отрывистая речь. Набитые рисом рты выкрикивают новые заказы. Лапша свисает с губ. Пиао и Яобань, одетые в гражданское, идут через зал, огибая столики. Не слишком торопясь, но и не лениво. Главное — как идти. Походка может тебя выдать, но может и скрыть. Шторка из бус скрывает мокрое пятно на стене и вход на лестницу… они её сдвигают в сторону, проходят, не оглядываясь. Шторка падает на место. Керамические бусины стучат друг о друга. Голая лестница покрыта пятнами еды. Запах жареного риса и старых купюр преследует их. Кабинет Чжэня расположен на первом пролёте. Над ним — жилые помещения. Дальше крыша и небеса.
Вот и площадка. Бросок к двери, та отлетает. Следователь уже стоит около Чжэня, Яобань — перед секретаршей.
— Это что за хуйня такая?
Одна рука Чжэня хватается за разлетающиеся деньги, другая ныряет в карман, но Пиао уже рядом. Хватает его за горло, выкручивает из кармана руку. Рифлёная чёрная рукоятка пистолета сверкает в кобуре. Старший следователь вытаскивает оружие. Модель 67. Изящный корпус, но гармонию нарушает привинченный глушитель. Резкий запах металла и машинного масла мгновенно перебивает запах пота и сандаловый аромат лосьона после бритья. Пистолет летит на пол. Пиао разворачивает люмана к себе лицом, выдыхает в упор:
— Не хулигань. Оружие может быть опасным для твоего здоровья и для здоровья окружающих.
— Пошёл ты…
Шишка смеётся, зажимая рукой рот секретарши вместе с лицом. Костяшки пальцев побелели. Над толстыми пальцами виднеются только вытаращенные глаза девушки.
— Так себе словарный запас для такого воротилы преступного мира, а, Босс?
— Он может быть не в себе. Такое случается в условиях стресса. Ты в условиях или нет?
Чжэнь корчится в захвате Пиао.
— Вы кто? Пара комиков, пришедших на прослушивание?
— Это совсем не прослушивание, мистер Хозяин Ресторана. Мистер Толкач Наркоты…
Пиао почти касается губами надушенной щеки Чжэня. Вонь страха понемногу одолевает парфюм.
— Итак, занавес поднят, и ты на сцене. Чувствуешь жар софитов?
Яобань запирает дверь.
— Что это за хуйня?
— Он повторяется, Босс. Наверное, под давлением стресса, как вы говорили. Я обычно говорю «наложил полные штаны».
Он осторожно отпускает секретаршу. Его рука вся в помаде цвета помидоров. Лицо девушки тоже.
— Тс-с-с. Замри.
Внимательно глядит, проверяя, что она поняла. Меняется с Пиао. Теперь лю-ман тонет в потных объятиях Шишки. Исчезает даже шанс на шанс. Чжэнь силен, шея толщиной с горшок для риса, но в БОБ еще ни разу не подтвердили факта жестокого обращения… хотя и не опровергли. Следователь садится за стол, лицом к Чжэню. Между ними куча купюр, как недостроенная стена.
— Мы — следователи из БОБ, но ты лучше считай нас благодарными зрителями в ожидании твоего номера.
— Всяким мудакам мне сказать нечего. Забирайте меня. Гарантирую, что через пару часов я буду на свободе, а вам придется начинать заново карьеру.
— Лю Цинде, знаешь такого?
— Первый раз слышу.
— Ну как же, твой двоюродный брат, работал на тебя.
— Первый раз слышу. Не верите — везите в отделение.
Старший следователь вытряхивает мусор из корзины для бумаг и ставит ее у ног Чжэня. Достает полбутылки маотая из стола и часть выливает в корзину. Комната быстро заполняется алкогольными парами. Берет со стола пачку купюр, засаленных, с обтрепанными краями. Красно-коричневые с зеленым разводы делают юани похожими на крылья моли, и даже на ощупь они такие же, с запахом пыли… и старых штанов. Он бросает пачку в корзину.
— Говорят, в провинции Кастас Шань в суровую зиму жгут все подряд, чтобы не замерзнуть. Ценится только то, что жарко горит.
Чиркает спичкой. В глазах Чжэня тоже полыхает огонь. Запах серы и алкоголя — как зарубка на память об этой минуте. Чжэнь извивается в руках Яобаня.
— Что же вы делаете, суки, что же вы делаете-то?
— Цинде. Вспомнил что-нибудь?
— Еще раз говорю — не знаю!
Жёлтый огонек ползёт по спичке. Белое превращается в чёрное. Спичка падает в корзину. Легкое шевеление — и огненный шар вспыхнувшего алкоголя. Оранжевый хлопок сгоревшего воздуха. Жаркий запах старой бумаги и несбывшихся покупок сушит рот.
— Нет, нет, не надо… Подонки. Вы просто подонки.
Он почти визжит, сжав кулаки. Лицо, глаза подсвечены голодным, всепожирающим огнём.
— Психи… сожгли две тысячи юаней. Да вы в своем сраном БОБ за четыре месяца столько не получаете.
Пиао берет следующую пачку купюр.
— Прибыльное это дело — наркота и шлюхи. Очень прибыльное. В Кастас Шане ты был бы очень уважаемым человеком, мистер Хозяин Ресторана. Костёр твоих трудов быстро гаснет, но как сильно греет…
У Чжэня на висках набухают вены, как синие от закалки звенья цепей.
— …ну что, поговорим про твоего двоюродного брата Цинде?
— Сказал же, не знаю такого.
В огонь падает еще одна пачка.
— Да прекратите же, подонки…
Уголки купюр темнеют, закручиваются. Оранжевое пламя под неподвижными рисованными лицами.
— …скажите, как вас зовут, ублюдки, я хочу знать ваши блядские имена.
— Поговорим о Цинде.
Еще пачка купюр по десять юаней. Веером на ладони. Блеклым, потрепанным, в пятнах и надписях, веером.
— Про Цинде.
— Ладно, ладно. Работал на меня по мелочи. Шустрил помаленьку.
— Что за работа?
Ответа нет. Пиао роняет в огонь несколько купюр.
— Вроде посыльного. Деньги собирал, так, по мелочи.
— Что ещё?
Чжэнь качает головой. Еще несколько зеленых купюр гибнут в огне. Желтеют, потом чернеют.
— Ладно, вы… Делал и серьезную работу. Крышевал, договаривался и деньги собирал. Способный был, злобный, юркий.
— Но последнее время ты его не видел?
Опять молчание. Старший следователь наготове у костерка.
— Жадничать начал. Все они так. Прыткий очень, хотел свой кусок пирога. Можно сказать, мы разбежались. Да вообще, какая вам разница.
Пиао бросает на стол оставшиеся деньги.
— Лю Цинде вытащили из реки мёртвым, как бревно, без глаз, без кончиков пальцев, опознать невозможно. По мне, так это наркота. А ты что скажешь?